Невинных людей могут упрятать в тюрьму за убийство, но не за карман.
Педрила, Гончий Пес, Ирландец, Матрос — мои знакомые наркоты и карманники прежних времен... Старинная шобла 103-й улицы... Матрос и Ирландец повесились в «Гробнице»[81]... Гончий Пес умер от передозировки, а Педрила «сгнил»...
— Вы не видали Розу Пантопон? — спросил старый джанки... — Пора согреться, — надел черное пальто и одолел площадь... Задворками, к Музею Рыночной Улицы, где демонстрируются все виды мастурбации и самопоругания. Особенно пригодится мальчикам...
Вниз по речному руслу катится гангстер в бетоне... Его заковбоили в парилке... Кто эта Вишневая Задница — Джио Задира или Мамаша Джиллиг, Старая Тетушка с Вестминстер-плейс??? Лишь мертвые пальцы говорят по Брайлю...
Миссисипи выкатывает в тихий переулок громадные известняковые валуны.
— Убрать свет! — завопил капитан «Киноплавучей страны»...
Далекое урчание желудков... С северного сияния градом сыплются отравленные голуби... Резервуары пусты... На голодные площади и переулки изумленного города с грохотом рушатся медные статуи...
Нащупывают вену на утренних ломках...
Строго под микстурой от кашля...
Тысячи наркотов штурмуют клиники кристаллического позвоночника, залечивают Седых Старух.
В известняковой пещере встретил человека с головой Медузы в шляпной коробке и сказал таможенному инспектору:
«Будьте осторожны...» Окаменел навеки, с рукой в дюйме от двойного дна...
Очковтиратели, оглашая станцию воплями, обирают кассиров с помощью педерастической куклы... («Кукла» — это мошенничество при размене денег... Известно так же, как «Вексель»...)
— Множественный перелом, — сказал хвастливый врач... — Я крупный специалист...
Бросается в глаза чахотка, свирепствующая на галереях, скользких от коховых плевков...
Многоножка обнюхивает железную дверь, проржавевшую до состояния тонкой черной бумаги от мочи миллионов педиков.
Это вам не родной чистый товар, это никуда не годная пыль; ватки вторяков хранят в себе останки дозы...
Серая фетровая шляпа и черное пальто висели на Матросе, как на вешалке, скрючившись в атрофированной тяге-ожидании. Утреннее солнце высветило контуры Матроса, окруженного желто-оранжевым сиянием джанка. Под его кофейной чашкой лежала бумажная салфетка — непременный атрибут каждого, кто подолгу просиживает над кофе на площадях, в ресторанах, на вокзалах и в приемных всех стран.
Любой джанки, даже такого уровня, как Матрос, работает на джанковом Времени, а прежде чем совершить свое назойливое Вторжение во Время, принадлежащее другим, он, как и все просители, должен ждать. (Сколько чашек кофе в час?)
