| Тогда Моисей развеял в воздухе горсть пепла, и египтян поразила чума. |
| Next, all the cattle, except of the Hebrews, were struck dead. | Затем мор напал на все стада, кроме иудейских. |
| Locusts devoured the green things of the valley. | Потом все посевы пожрала саранча. |
| At noon the day was turned into a darkness so thick that lamps would not burn. | В полдень день стал ночью столь темной, что свет лампад не мог разогнать темноту. |
| Finally, in the night all the first-born of the Egyptians died; not even Pharaoh's escaped. | И в конце концов однажды ночью все дети-первенцы египтян умерли; не избежал этой участи и первенец фараона. |
| Then he yielded. | Тогда фараон согласился. |
| But when the Hebrews were gone he followed them with his army. | Но когда иудеи ушли из нашей страны, он послал им вослед свою армию. |
| At the last moment the sea was divided, so that the fugitives passed it dry-shod. | Когда воины уже почти догнали уходящих иудеев, воды моря расступились, и изгнанники прошли посуху. |
| When the pursuers drove in after them, the waves rushed back and drowned horse, foot, charioteers, and king. | Когда же преследователи двинулись вслед за ними, воды сомкнулись, и все утонули - воины, лошади, колесницы и сам царь. |
| You spoke of revelation, my Gaspar- " | Ты говорил об откровении, о мой Гаспар... |
| The blue eyes of the Greek sparkled. | Синие глаза грека сверкнули. |
| "I had the story from the Jew," he cried. "You confirm it, O Balthasar!" | - Я слышал этот рассказ от одного иудея, -воскликнул он. - Ты подтвердил это, о Балтазар! |
| "Yes, but through me Egypt speaks, not Mosche. | - Да, но моими устами говорит Египет, а не Моисей. |
| I interpret the marbles. | Я пересказываю записи на мраморе наших храмов. |
| The priests of that time wrote in their way what they witnessed, and the revelation has lived. | Жрецы тех времен записали то, чему они были свидетелями. |
| So I come to the one unrecorded secret. | И тут я подхожу к самой главной, нигде не записанной тайне. |
| In my country, brethren, we have, from the day of the unfortunate Pharaoh, always had two religions- one private, the other public; one of many gods, practised by the people; the other of one God, cherished only by the priesthood. | В моей стране, братья, со дней того самого незадачливого фараона всегда было две религии -одна общественная, для всего народа, в которой было множество богов; в другой же царил один Бог, лелеемый только жречеством. |
| Rejoice with me, O brothers! | Возрадуйтесь же со мной, о братья! |
