На другое утро мой телефон буквально разрывался от звонков. Все ликовали. Пошла новая, замечательная жизнь, о которой раньше мы только мечтали! Вот телефон снова затренькал, и я радостно произнес:
– Алло!
Пошла долгая пауза. Похоже – что-то в моей интонации не устраивало абонента.
– Вам звонят из Комитета государственной безопасности. Необходимо с вами встретиться и поговорить.
– Конечно. Конечно! Разумеется! Встретимся, обязательно! – воскликнул я.
На том конце провода повисло молчание. Видно, они привыкли к другой реакции на свои звонки и мой ликующий тон несколько сбил их с толку.
– Вы поняли, откуда вам звонят?
– Ну конечно, конечно! Слушаю вас!
– Давайте встретимся сегодня… в четыре часа.
– У вас?
На этот раз мой энтузиазм выбил их из колеи надолго. Наконец все же послышалось:
– Нет. Не у нас. Давайте встретимся на углу Литейного и Петра Лаврова. Как я узнаю вас?
«Ну и профессионалы! – подумал я. – Даже не знают, как выглядит их клиент!»
– Давайте я буду держать цветок! – предложил я.
– Нет, – последовал мрачный отказ. – Я буду стоять с газетой.
– Отлично. С какой?
Видно, я его слегка утомил. Пошли гудки.
Опоздал я всего минут на пятнадцать – звонки, звонки! – и моего «абонента» увидел сразу. Я бы его и без газеты узнал! Хотя и не видал раньше. Но – несмотря на тщательную конспирацию они резко отличались от обычных людей. Тяжелым и, я бы сказал, – тоскливым взглядом. Мой был приземист, темноволос и сильно небрит. Видно, дома не ночевал, прорабатывая операцию. Мы поздоровались, почему-то не за руку. Далее он предложил пройти с ним «в одно место». Хорошо, что не в два. Трудно было отказать ему в столь скромном желании. Мы перешли Литейный и вошли в тихую укромную гостиницу. На втором этаже коридорная молча протянула ему ключ. Мы вошли в маленький номер и сели рядом с тумбочкой на кровати. Я энергично вынул ручку и блокнот. Почему-то это ему не понравилось.
– Вы что хотите записывать?
– Все! – я преданно смотрел ему в глаза.
– Тогда для начала запишите мой рабочий номер! – усмехнулся он и продиктовал (тогда номер еще состоял из одной буквы и нескольких цифр).
Я тщательно записал. После этого мой «визави» глухим голосом и как-то без огонька стал монотонно говорить о том, что враг в нашей стране поднимает голову, особенно в связи с «пражской весной» и «печально знаменитым» письмом чешских диссидентов «Две тысячи слов». Поэтому, сказал он, долг каждого сознательного гражданина сообщать органам о всех враждебных проявлениях. Он говорил еще долго, я старательно кивал, но мысли мои улетели далеко, к более приятным темам.
