Некуда ехать… Некуда, кровинушка ты моя.- II тоже не сдержала слез.
Обо но расслышали, как открылась дверь и в темную комнату кто-то вошел.
- Есть здесь кто? Али господь-бог всех прибрал? И почему света нет? - Тихий, елейный голос пресвитера заставил мать вздрогнуть.
- Здесь мы, здесь. Сумерничаем с дочкой.
Клаве до того противно и тяжело стало от маминой
рабской покорности, что хотелось наговорить ей кучу резких слов.
Иннокентий повернул выключатель, осмотрелся:
- Да вы никак плакали? С чего бы это? Почто, сестра, в мокроту ударилась, ай с горя? Не помер я, жив. Мы еще поживем, сестра. Верно?
Мать съежилась:
- Верно, Кешенька, верно. Нам чего не жить? С богом в душе все снесешь… А вот Клаше…- и всхлипнула робко.
- Глупости,- изрек Иннокентий и уселся на стул, не обращая внимания на полные ненависти глаза Клавы.- Глупости,- повторил он.- Ей-то чего не хватает? Не босая и не голая. Даю, не жалею. Или в школу опять захотела? Отвечай!
- Захочу, вас не спрошу! - с вызовом бросила Клава.- Вы мне не указ.
Мать вскинула испуганные глаза:
- Доченька! Опомнись…
- Не лезь! Сами разберемся.- И ласково Клаве: - Ты моим словам супротивишься. Вижу, не по душе тебе. Вроде глупости говорю. А скажи-ка мне, чему тебя в той школе научат? Чему?
- Чему всех учат, тому и меня!
- Во, во. Чему всех… Материализму, а? Мол, из тучки падает дождик, кони едят сено… Важнецкая наука, что и говорить!
Упрямый бес вселился в Клаву, куда и страх девался:
- А что кобылы едят, знаете?
Иннокентий глаза выкатил. И до того смешон стал он в необычной растерянности, что даже мать втихомолку улыбнулась. Клава осталась серьезной, взяла в руки веник:
- Давай приберемся, мама. Скоро ребята придут.
- Какие?
- Антон. Ну, тот, что сейчас только был. Обещал прийти с товарищами. Давай, мама.
Иннокентий вскочил со стула, изучающе посмотрел на женщин, надел на голову кепку.
- Куда же вы, Иннокентий Петрович, заторопились? Посидите. С интересными людьми познакомитесь.- Клава с презрением повернулась к ненавистному человеку, наслаждаясь его растерянностью.
- Недосуг мне. В другой раз приду,- буркнул пресвитер и захлопнул за собою дверь.
Улыбка так и осталась на губах матери. Милая улыбка, давно позабытая и такая желанная! И глаза ее по-иному засветились. В них исчезла прежняя робость и до боли обидная покорность.
Чувство большой дочерней любви захлестнуло Клану. Как долго ждала она такой минуты! И пришла она. Только родной и близкий мог понять наступившую перемену.
