…В темноте угадывается силуэт девушки. Она стоит и молчит выжидательно, а Антон, хоть убей, не может найти слов для откровенного разговора. И до того ему обидно, - ведь с добром пришел, с самыми чистыми помыслами.
Так и не найдя нужных слов, парень начал с того, что пришло в голову:
- А я тебя видел…
- Где?
- Ты здорово убегала! - И сам подумал: «Не то, не то». В темноте не заметил, как девушка вздрогнула, болезненно поморщилась.
- Нигде ты меня не видел.
- Как так «не видел»? - изумился Антон.- Ты сядь, сядь.
Клава подозрительно покосилась:
- Еще что скажешь?
И тут Антона прорвало:
- Нашла компанию! Всякая нечисть к тебе в дом ходит, с контрабандистами путаешься… А еще в девятом училась, комсомолкой была…
- Тебе какое дело, с кем я путаюсь? Кто ты мне - отец, брат? Зачем пришел?
Антон приблизился к ней, положил руку на плечо:
- Ведь я по-хорошему… Мы все хотим тебе добра, глупенькая. Сама себе жизнь портишь. Брось всю эту кутерьму, мы поможем…
- Уже помогли… Спасибо,- горько промолвила девушка.- Уходи, слышишь? Пожалуйста, уходи,- и, не оглядываясь, опустив голову, пошла к дверям.
Антон не сразу ушел. В ушах все еще стоял ее голос. Должно быть, и глаза у нее сейчас были такими же, как тогда, на собрании, когда она прошептала одними губами: «Не исключайте»… Он медленно пошел со двора, ругая себя в душе за неуклюжесть, за неумение разговаривать по-человечески просто. И упрямо подумал: «Все равно не оставлю ее вот так одну. Пропадет, совсем пропадет, если бросить».
Пока Антон разговаривал с Клавой, мать погасила свет и вышла в сени, откуда слышала весь разговор между ними. Несколько раз она порывалась вытолкать настырного парня на улицу, наговорить ему бог весть чего. Удерживало непонятное чувство. Как ни фанатична была эта женщина, но теплое материнское чувство, окончательно не убитое в ней Иннокентием, пробудилось. Волна жалости к дочери захлестнула, сдавила горло. Бросилась к плачущей Клаве:
- Доченька, родненькая…
Девушка давно не слышала от матери доброго слона. Порывисто обернулась к ней, обхватила руками за шею:
- Мамочка, милая, уедем отсюда! Прошу тебя, уедем. Он никого не любит - ни людей, ни бога. Почту ты такая слепая? Разве не видишь, что лжет он, обманывает тебя, меня… Всех, всех.- Горячие слезы падали на материнскую грудь, огнем жгли измученное тело.
Успокойся, Клаша. Подумай, что говоришь…
Мать не вспылила, не закричала. Она и сама разуверилась в набожности пресвитера, узнала о нем такое, что подчас и самой становилось страшно. Но где скроешься от этого страшного человека?
