Мотив смерти: «Умри я сегодня, что с вами будет?» (Ср.: «…И глядь, как раз умрем».)
А вот и сакраментальное слово (о серьезном – шутя): «Но вы, бабы, не понимаете счастья независимости».
Счастье независимости. Этому он знал цену лучше, чем кто-либо. О независимости мечтал сам поэт, о ней тосковали его герои. Например, Евгений из «Медного всадника»: «О чем же думал он? О том, / Что был он беден, что трудом / Он должен был себе доставить / И независимость и честь». Напротив, себялюбивый Германн искал счастье в картежной авантюре: «Вот мои три верные карты, вот, что утроит, усемерит мой капитал, и доставит мне покой и независимость!»
Независимость, покой, счастье…
– Мне нравится твоя жена.
– И мне нравится.
– Когда ты бросишь ее, я знаю, что сделаю.
– Во-первых, я ее не брошу, а во-вторых… – Что будет «во-вторых» он не сказал, но я сам догадался.
– Все равно я вас разведу.
– Это как?
– В повести. Я уже написал половину.
– Очень неоригинально.
– Очень оригинально. Ты изменишь ей, или она тебе, я еще не придумал, и ты прыгнешь с поезда.
– Зачем с поезда?
– Мне так хочется.
– Странное желание, – сказал он.
– Ничего странного, – сказал я, – ничего странного.
7
– И никаких шахмат, – добавил Воздерженцев, – никаких чаепитий!
Марина, Марина, наелась маргарина! Марина, Марина, ангина, скарлатина! (Дразнилки.) Оленька – Оль, голый король… Блин. Полблина. Четверть блина.
– Да нет, я все понимаю, но это моя профессия… Моя профессия – тяжелые вещи. Я двигаю тяжелые вещи – кровати, доспехи рыцарские, всякие тумбы, – и это моя работа, тяжелые вещи… Раньше я думала: вот поступлю, вот окончу, вот стану актрисой, да еще какой актрисой… А теперь знаю: мое призвание – тяжелые вещи. И хорошо. Я знаю свое призвание. Тяжелые вещи. Ты говоришь «лицедейство». И пусть. Я сама вижу, где лицедейство. Но я не могу без этого, и без тяжелых вещей – тоже. Понимаешь?
– Да, интересно. Моя работа тоже сопряжена с передвижением массивных предметов. Раз в две недели мы носим в поверочную лабораторию измерительные приборы – это в другой корпус: генераторы, частотомеры тяжелые, – навьючимся, как те самые, и вперед.
– Я говорю о другом, ты не понял.
Он бы мог и не напоминать про шахматы. Последняя лихорадка отсвирепствовала еще в прошлом квартале; к тому же электронные часы (шахматные, самодельные, гордость «правых») попросили коллеги из межотраслевой лаборатории и, судя по всему, приобрели в собственность.
Приходил пожарный – молодой, принципиальный. Он напомнил Анне Тимуровне о ее допобязанности, – это она отвечала за противопожарную безопасность в третьей комнате, – составил акт для пущей убедительности и унес электрочайник. Все чайные клубы объявили о самороспуске. Воздерженцев лично реквизировал кипятильники.
