— К артиллеристам у меня нет никаких претензий, — категорически заявил он. — Есть, наоборот, большая солдатская благодарность. Артиллеристы делали и делают сейчас все, что в их силах.
Крейзер замолчал. Голосу командарма вторили частые орудийные выстрелы. Это наши дальнобойные пушки били прямой наводкой. Несмотря на большие потери от авиации, артиллеристы продолжали на широком фронте отражать атаки противника.
— Может быть, вас подвели танки? — спросил Толбухин.
— Да, поначалу я не очень был доволен их действиями у Степановки, — немного подумав, ответил Крейзер. — Вернее сказать, докладами их командиров. Но потом увидел, что танкисты ведут себя в бою отлично, и к ним я тоже никаких претензий не предъявляю.
Грохот разрывов заглушил последние слова командарма. Все вокруг загремело, задрожало. Немецкая эскадрилья сбросила два десятка бомб вблизи штабных землянок. Не успела она уйти, как опять торопливо застучали зенитки: появилась новая группа самолетов противника. Всем нам пришлось укрыться в щелях. Тут я почувствовал сильный удар в плечо. Осколок зенитного снаряда угодил в погон, и я с благодарностью вспомнил затею адъютанта, который недавно «для красоты» втиснул внутрь погона жестяную пластинку. Она-то и спасла от ранения, хотя с неделю руку нельзя было поднять.
Но вот все стихло вокруг. Налет закончился. Мы вылезли из щелей и перешли в блиндаж. Здесь царило прежнее напряжение, все молчали в ожидании конца затянувшегося разговора. В этой молчаливой тишине необычайно сурово прозвучали слова маршала Тимошенко:
— Генерал Крейзер от командования армией освобождается. — Он помолчал немного, затем сообщил: — Новым командармом назначается генерал-лейтенант Захаров Георгий Федорович.
От группы приехавших генералов отделился низкорослый, плотный человек с глубоко запавшими глазами. Командующий фронтом Ф. И. Толбухин сказал ему:
— Вступайте в командование армией. Ваши ближайшие задачи ясны: вторую гвардейскую вывести в резерв фронта, заново укомплектовать ее людьми и техникой, обучить солдат и офицеров воевать. Действуйте!
Гости распрощались и направились к машинам.
— Прошу задержаться, — сказал нам Захаров и вышел из блиндажа проводить уезжающих.
Крейзер тоже вышел. Мы остались, притихшие, удрученные свалившимся на нас позором, чувствуя себя без вины виноватыми. Якова Григорьевича Крейзера мы любили и уважали. Он сумел создать в штабе настоящую, рабочую, творческую обстановку. Никакие тяжелые события на фронте не выводили его, по крайней мере внешне, из душевного равновесия. И это всегда помогало ему принять обдуманное, правильное решение. Мы лишились умного, тактичного и смелого руководителя. «Каков-то будет теперешний?» — думал я.
