Её имена (сборник) | страница 26



воздух в полях радеет,
небо в незримых прачках.
Когда пчела жалит —
утрачивает способность
к деторожденью,
будущее утрачивает,
остаются только корзиночки на ногах.
Пыльцу собирать с бытия-к-смерти.
Да и так ни на ком ведь лица
нет, и не было.
Светел легонький прах.
Лишь ветер
и корзиночки. И пыльца.

«Я любил тебя на границах сред…»

Я любил тебя на границах сред.
Как и ты меня – в междуречье.
Даже тело было такой границей, а не пределом.
Ничего от нас не осталось.
И слава богу. Всё что здесь оставляет след,
исподволь потом разворачивает за плечи
к себе лицом и ест, подцеловывая. Чтобы пела
каждая жилочка, чтоб без голоса ничего не осталось.
Ничего, что без голоса. Только свет,
а течет, как кровь, где любовь была превращеньем,
мной с тобой обернувшейся на прощанье
на границах сред, на границах сред…

«Одиссей возвратился, и не может ее узнать…»

Одиссей возвратился, и не может ее узнать.
Кто она, как сквозь воду в него глядящая?
Так похожая на жену, а верней, на мать,
только чью? Как сквозь воду, а проступает соль,
где вода отступает в ней от волос до пят.
Не узнать ее. И она его не узнаёт.
Он пространством и временем так объят,
что всё кончено для него. Кто стоит
рядом с ней – сын ли? Тот, кого провожала?
И всё то, что она распускала и пряла,
горит под ногами. Так они и стоят
эти трое, и солнце над морем висит,
и, похоже, уже никогда не зайдет.

«Происхождение человека – история воображенья…»

Происхождение человека – история воображенья.
(Как говорят в Украине: шалэна уява, скажэна.
Волшебные черевички, да, котя?)
Мы отличаемся от всего живого только этим,
верней, степенью этого дара.
(Грядущий пращур. И не ноги, а кущи.
Вечное возвращенье божественного кадавра.)
Странно, что столь очевидное, рядом лежащее,
было как бы в слепом пятне.
(Как женщина. Игра света на полотне.
А написана вся с голоса.)
Труд, социальные связи, защита «голости» —
расскажите об этом животным.
(– Вот я, Господи.
– Да неужели.)
«Язык и рука» – следствие воображения.
Как и искусство – его полигон.
(И тут они сходятся как молоко
с кровью.)
И свобода, и время – в нем. И огонь с любовью.
А уж сколько в этом даре божьего промысла,
и сколько червячной необходимости —
вопрос к весам.
(Что-то с кем-то боролось,
а потом один из них
вышел из колеса.
Полегчало.
Не пылит дорога.
Улыбнулась, а глаза случайны.)
Потанцуем немного?

«Она ходит из угла в угол, у окна замирает…»

Она ходит из угла в угол, у окна замирает,
чувствуя, как минуты скользят по ней
мухами по стеклу. Временем, говорит,