Экстерриториальность | страница 14



нюх, увязавшийся за славой.
Так что кончай, мужик. В словарь
сперва залезь, вот этажерка.
Найди «герой», к нему нашарь
как однокоренное – «жертва»
и пальцы веером не строй:
сверхчеловеком – слишком круто
быть, оставаясь жить. Герой —
и тот кончает в виде трупа.

II

Уж ты не баск ли, не чечен,
а? – из себя крутого корча;
ариец – но как если б в ген
арийскости пробралась порча.
Я не смеюсь, герой не блажь,
кто-кто, а я-то за героя.
Ты рекрут зренья, кадр, типаж,
в эпоху, где лишь то и Троя,
что снято. И состав твой хил,
минутная звезда экрана.
Крут – царь Давид бывал. Ахилл
был крут. И маленькая Жанна.
Герой под градом ядр – ядро
сам. И, полет кончая круто,
крушит не образ, а нутро.
Себе. И миру. Вот минута!

«Цезий, ванадий – как ты, наш брат-металл…»

Цезий, ванадий – как ты, наш брат-металл,
едущий в Венгрию из заполярных зон?
Как ты брат-бог, брат-герой наш – кадмий, тантал?
Август, сентябрь – как ты, наш брат-сезон?
Как ты, кузен наших блатных судеб,
тетки-природы дальняя кровь, племяш
редких земель и полнозвездных неб,
пестрый ландшафт? Как ты, спектральный наш?
Ты, ультрасиний, ты, инфракрасный, как?
Мы же родня, а вся заодно родня.
Даром что вы наждак, а на мне пиджак —
если родня, как же вы без меня?
Я не любви прошу – хороша любовь
свекра к заре! Но прахом идут миры,
если принять, что не родственница моя кровь
братьев азота, стронция. Солнца-сестры.

«Последним блюдом подают пирожное…»

Последним блюдом подают пирожное
здесь на поминках, полагая, что оно,
как лак, покроет натюрморт, поскольку прошлое
усопших не блестяще. Но
евреям умирать в Германии,
хоть и привычно, а совсем несладко. Им
в общественном внимании род мании
мерещится. Увы, пекарен горек дым,
кондитерски дурманящий купечество,
чей нос торчит крючком и в обрамленье астр,
на их пути в небесное отечество,
где Нибелунг и Зиг и Фриц и Зороастр.

«Не следует убеждать. В особенности, меня…»

Не следует убеждать. В особенности, меня.
А вообще-то всех, все мы родные братья.
Ну еще пьянь и бомжа пусть попилит семья —
больно они… А прочих – бессмысленное занятье.
Пьянь и бомжи бесстыжи: грязь напоказ и вонь.
Попрошайки, зверье. Тут паденье наглядно.
Прочие же в порядке. Тебя не глупей. Не тронь
прочих: знают, как жить. А нет – прижились и ладно.
В особенности, меня. Что на что мне менять?
О милосердье скулеж – на подготовку к сиянью?
А прочие как? К примеру, умершие. Скажем, мать.
И сам я – стать не сумевший даже бомжом и пьянью.

«Медленно мимо лба пролетает комар…»

Медленно мимо лба пролетает комар.