Экстерриториальность | страница 13



наглым, модным, глумливым, угодливым стебом,
что от воя казенного не отличим
над публичным пустым его гробом.
До свиданья, идея идеи идей.
Спи спокойно, искусство искусства, величье
пустоты, где со сцены ничтожным злодей
уходя, возвращается в знаках отличья
от людей. От людей.
Дух эпохи, счастливо. Знакомым привет.
Незнакомым – тем более: ходят в обнимку
те и эти, слыхать, соответствуя снимку,
хоть засвеченному, хоть которого нет,
но ведь был же – а что еще век, как не снимки?
Будь, фотограф. Будь, свет: ляг, где лег, холодей.
До свидания, сами поминки.
И до скорого, мать, и до встречи, отец.
С богом, мной обернувшееся зачатье
в спешке, в августе, в схватке без цели. И счастье
от ключами во мне закипавших телец,
мной клейменых… Пока, но отнюдь не прощайте.
Факт, увидимся. Здесь не конец.
Закругляйтесь. Кто хочет добавить,
то есть кто-то другой, не как я, не такой,
добавляй. А столетию – вечный покой.
Веку – вечная память.
Веку то, веку се, веку Богом отпущенный век —
и в архив! Как альбом, как досье, как кассету – на полку.
Потому что в раскопках искать его после – без толку:
он был цель, то есть будущее и разбег,
просто множил число человек
на число километров и ставил под оперный снег,
засыпающий действие, как новогоднюю елку.
Сам уют – симуляция ласк и индустрия нег —
для культуры не слой. Обернем мокрой тряпкой метелку
и протрем на прощанье светелку.
И загоним под плинтус просроченный чек
и иголку —
ту, которой нам Хронос навел на запястье наколку,
ставя нас на ночлег.

«Утренние пустые ангары…»

Утренние пустые ангары,
сумрака взвесь, холодка и росы,
необъяснимо наводят чары
на настенные и ручные часы:
спичкой ли чиркать, жать ли на кнопку
подсветки, все циферблаты – бельмо,
как если бы время ночное в подсобку
под голую лампочку удалено.
Ради такого, как мы, отребья
ночью разыгрывая эмансипе,
время от времени и на время
время свидетельствует о себе:
голосовые разомкнуты связки,
стянуто судорогой лицо
тех, кто придуманное не для огласки
в трансе выкрикивает словцо —
«время»! Вранья подъяремное лоно,
как племя – пламени, как темя – тьмы.
Взвесь ничего, вещество вне закона,
вакуум, наши взрывающий лбы.
Шарм и наркоз и косметика краха.
Бремя бессонницы – но не кошмар.
Фабрика страха, пакгаузы страха,
страха сырого гулкий ангар.

Вождю как таковому

I

Ну ты и тип же, ну и гусь!
Вития, лидер из фанеры.
Тогда как есть – я не смеюсь —
герой! Ну, скажем, был – до эры
тех, выдает кого язык,
свисающий, как у легавой,
когда добычи не настиг