- Нет уж, я пойду. Приятного аппетита.
Чтобы удержать ее на минуту, я сказал:
- Вы, говорят, поступали в институт и, наверное, снова готовитесь к экзаменам?
Таня с подозрением и лукавством взглянула на Босова, как бы выражая ему свое неудовольствие, и буднично ответила мне:
- Я раздумала. Никуда не хочу. Мне и здесь нравится... с Матвеем Васильевичем. - Последнее добавление она произнесла с каким-то внутренним вызовом и выразительно, прямо посмотрела на Босова.
После ее ухода он, смущенно отводя в сторону взор, вдруг обрушился на меня с наставлениями:
- Ты с нею, ради бога, не заигрывай. Глупо. Этот номер у тебя не пройдет.
- О, ты, кажется, к ней неравнодушен. Тогда извини, я заранее сдаюсь.
- Да при чем здесь я, - отнекивался Босов. - Таня, она, понимаешь, чувствительная, серьезная девушка.
Блока, Есенина наизусть шпарит. Не очень-то с нею вольничай. Не пугай ее.
- Понял, Матвей, понял.
- Признайся, вы в городе немножко развинтились и просто не замечаете этого. А у нас не принято. Нехорошо...
Матвей открыл шкаф, вынул из него тарелки, половник, ложки и два стакана с оправленными чернью серебряными подстаканниками. Разливая борщ, объяснил:
- У нас в доме правления своя столовая. Работники конторы обедают в ней, а я не хожу: как-то, понимаешь, неловко. Вне очереди брать - вроде как выделяться среди других. Дожидаться очереди, попусту терять время тоже плохо. Так я нашел выход: Таня мне обеды носит.
Скажи, ведь придумано отлично? - натянуто улыбнулся Босов. - Столовую я открыл. В целях экономии времени. А то, бывало, пока дождешься с обеда своих работничков, рак на горе свистнет. Сейчас хорошо: перерыв кончился, все на местах.
Матвей уронил в кастрюлю половник, схватился за сердце и, побледнев, несколько секунд сидел без движения, как бы прислушиваясь к самому себе. Встряхнулся, достал из внутреннего кармана склянку с таблетками, кинул одну желтоватую горошину в рот и проглотил.
- Что-то барахлит мотор. Жмет. Адонис-бромом спасаюсь. Ну вот, отлегло, легче. Кстати, выпьешь рюмку коньяку?
- Давай.
Матвей отыскал в шкафу бутылку армянского, с пятью звездочками коньяку, наполнил им хрустальную рюмку и поднес мне:
- Пей на здоровье.
- А себе?
- Не могу. Врачи запрещают. Это я для гостей держу. На всякий пожарный.
Босов ел торопливо, по-солдатски и в продолжение всего обеда хмурился и больше отмалчивался, словно какая-то неотступная дума точила его сердце, но, когда мы допили чай и расселись немного отдохнуть на диване, он вдруг стал извиняться за свои недавние наставления, первым заговорил о Тане:
