| Хорнблауэр залез в постель. |
| "Ready?" he asked, and blew out the candle; the fire had died down to embers which gave only the faintest red glow in the room. | - Все? - спросил он и задул свечу; дрова в камине прогорели, красные уголья слабо озаряли комнату. |
| It was the beginning of one of those wakeful nights which Hornblower had grown by now able to recognize in advance. | Начиналась бессонная ночь, чье приближение Хорнблауэр научился угадывать заранее. |
| The moment he blew out the candle and settled his head on the pillow he knew he would not be able to sleep until just before dawn. | Задув свечу и опустив голову на подушку, он уже знал, что не заснет почти до зари. |
| In his ship he would have gone up on deck or walked his stern gallery; here he could only lie grimly immobile. | Будь это на корабле, он вышел бы на палубу или на кормовую галерею, здесь ему оставалось только лежать неподвижно. |
| Sometimes a subdued crackling told how Brown was turning over on his straw mattress; once or twice Bush moaned a little in his feverish sleep. | Иногда по шороху соломы он догадывался, что Браун повернулся на своем тюфяке, раз или два простонал в нездоровом забытьи Буш. |
| To-day was Wednesday. | Сегодня среда. |
| Only sixteen days ago and Hornblower had been captain of a seventy-four, and absolute master of the happiness of five hundred seamen. | Шестнадцать дней назад Хорнблауэр командовал семидесятичетырехпушечным кораблем и неограниченно распоряжался судьбами пяти сотен моряков. |
| His least word directed the operations of a gigantic engine of war; the blows it had dealt had caused an imperial throne to totter. | Малейшее его слово приводило в движение исполинскую боевую машину, от ударов, которые он наносил, содрогались троны. |
| He thought regretfully of night-time aboard his ship, the creaking of the timbers and the singing of the rigging, the impassive quartermaster at the wheel in the faint light of the binnacle and the officer of the watch pacing the quarterdeck. | Он с тоской вспоминал ночь на корабле, скрип древесины и пение такелажа, бесстрастного рулевого в свете нактоуза, мерную походку вахтенного офицера на шканцах... |
| Now he was a nobody; where once he had minutely regulated five hundred men's lives he was reduced to chaffering for a single mattress for the only seaman left to him; police sergeants could insult him with impunity; he had to come and to go at the bidding of someone he despised. | Теперь он никто. Человек, которые расписывал по минутам жизнь пяти сотен подчиненных, выпрашивает один-единственный матрац для единственного своего старшины. Жандармский сержант безнаказанно его оскорбляет, он должен покоряться презренному временщику. |
