считая минуты,
Мы еще не забыли, что можно сюда не вернуться, но все-таки не разминуться.
Теплый запах пекарен не стынет вотще, он живет в кирпиче, раскаленном лучами,
Он живет, будто камень, забытый в праще, меж такими же пухнущими кирпичами,
Накренившийся, тянущий низ живота – да, живу, дежа вю из прошедших картинок,
Солнце гладит покатые крыши, вон та золотая звезда – вот, смотри, покатилась.
Уходи, пока здесь не зажегся фонарь, не кричал постовой, не пришли электрички,
Слышишь, где-то бьет колокол – это по нам, это нам он сейчас отбивает привычку
Оставаться такими же, будто всегда, с появления в кущах – и стыдно, и скрытно,
И поет темнота, и кричат поезда, и кузнечики пробуют первую скрипку.
Потому что пока ты не выдюжишь вдох, не решишься на шаг, не откроешь флакона,
Остается с тобой большеглазый цветок, нераскрытая просинь во тьме заоконной,
И плетет паутину усталый вьюнок, и похмельная тьма накрывает соборы.
Мы живем, под собою не чувствуя ног – да чего уж там можно искать под собою.
Шелестят фонари, повторяй раз-два-три, поворот, поворот, поворот и поклоны.
Вот мы встретились, бедная юность, смотри, наводи свой прицел по крестам
и по кленам,
Распрямляется время, стреляет ружье, вот мы встретились, старая юность
вот с нами
То, что белою ниткой крест-накрест сошьем, не считаясь с законами и временами,
И уже никогда никакого вьюнка, карамельного пряника рядом не станет.
Сорняка, огонька. Голубая река, потемневшая мельница, узкие ставни,
И тогда ты опять начинаешь с азов, каждый шаг, каждый вдох ощущая плечами.
И единственный твой первозданный узор – тот кирпич,
перевитый потом кирпичами.
Мы расходимся – это бывает вот так, без амбиций войны, без случайного жара,
Это просто так тянет внизу живота – будто просто ты нынче не выдержал жанра,
Кислый запах пекарни и крик поездов, будто все поезда уезжают на бойню.
И тогда ты опять начинаешь с азов, впрочем, что же там можно искать за собою.
Отойди от стены, пусть ударят часы, пусть закружится, станет, начнется, завьется,
Пусть одышливый воздух чужой полосы где-то в легких твоих навсегда остается.
Пусть Ньютон, изучая полуденный чад, снова ловит свой плод, отрицающий слово,
Пусть кричат электрички. Пусть правда кричат, и младенческим криком
пусть просят земного
Пухлощекий младенец, наш век замоли. Между листьев звезда замирает сквозная.
Мы живем, под собою не чуя земли. И чего-то важнее, наверно, не зная.
И когда ты проснешься сквозь тысячу лет, сквозь все то что мечтали,
