Так вот, значит, летим мы с Коротковым в составе группы на штурмовку железнодорожной станции. Земля внизу — сплошной зеленый ковер. Все словно вымыто и причесано. Хорошо! Повыше нас — истребители сопровождения. Ну а, сами знаете, когда прикрытие надежное, и лететь веселей. Проходим линию фронта. Все благополучно, разрывы зениток остались позади. Еще несколько минут — и появляется объект. На станции дымят три паровоза с длиннющими составами. Там уже нас заметили. Подходим ближе. Встречают, как полагается, зенитным огнем. Но это им не помогло. По приказу командира разделяемся на группы, и пока одни подавляют зенитные орудия и пулеметы, другие дают жару эшелонам.
Что там творилось, рассказать трудно. Один эшелон хотел было отойти от станции подальше, да на полных парах ка-ак врежется в другой — сразу все вверх тормашками: видно, железнодорожники не ту стрелку перевели.
Солоно пришлось фашистам. Особенно раззадорились ребята, когда увидели, что из одного эшелона гитлеровцы пытаются выгрузить танки: подожгли эшелон, да и танкам досталось. Последние заходы пришлось делать чуть ли не вслепую. Погода резко ухудшилась, поднатянуло откуда-то тьму облаков. Да еще и дымом заволокло все. Даже в кабине гарь чувствовалась.
Сделали мы свое дело, командир начал собирать эскадрилью, чтобы ложиться на обратный курс.
Вдруг чувствую, мой самолет тряхнуло и бросило в сторону. Едва его выровнял. Снаряд вражеской зенитки разорвался рядом, повредил мотор и рацию. Связь прервалась. Отстал я от своих и ничего о себе сообщить не могу. Ну, думаю, с другими и не такое бывало, как-нибудь дотяну. Маскируюсь облаками, иду домой. И все бы ничего, так надо же, откуда ни возьмись — пара фашистских «мессеров». Прикрылись они облачностью и подобрались незамеченными. Стрелок мой, сержант Коротков, едва успел доложить, как они уже пошли в атаку, и он поспешил открыть огонь.
Два истребителя против штурмовика, у которого к тому же поврежден мотор, — дело не шуточное. Я, конечно, понимал это. А тут еще, как на зло, облака кончились и солнце ярко светит. Что делать? Признаться, обругал я дневное светило и подумал было сначала о лобовой атаке. Как-никак у меня мощное вооружение, а у стрелка только пулемет… Правда, боеприпасов маловато…
Заметив, что Терский отрицательно качает головой, Смолкин поспешно добавил:
— Задор, знаете, такой меня охватил, что я уже ослабил одну ногу на педали, потянул на себя ручку, но в последний момент передумал: если бы фашист был один, а то ведь двое. Пока будешь сближаться с одним, другой влепит сбоку, и — будь здоров! Тогда я стал маневрировать.
