Давно не водилось в их доме валокардина, нитроглицерина, других сердечных средств, а говорить жене о забытой ими болезни он не хотел.
И в понедельник сердце болело не меньше. Он приехал в институт вовремя и отметил про себя, что желтой машины Эркина на стоянке нет.
Не торопясь шел директор к фонтану. Шел и посматривал в сторону ворот, Эркин так и не появился. Директор видел, как за зеркальным стеклом проходной поднялась длинная фигура вахтера, как медленно выдвинулась из стены и отделила институт от города алюминиевая решетка с символическими изображениями популярных физических чудес.
В приемной прямо против Миры Давыдовны со смиренным видом, уложив живот между колен, сидел Аляутдин Сафарович. По тому, как поспешно и подобострастно встал заместитель, как суетливо подхватил он с соседнего стула свою папку, Азим Рахимович понял, что тот готовит что-то не слишком приятное.
Предчувствие не обмануло. Аляутдин Сафарович положил на стол заявление с просьбой об освобождении от работы в связи с переходом в другой институт.
— Не обижайтесь, Азим Рахимович. Вы же сами хотели, чтобы я ушел.
— Я не обижаюсь, — сказал директор. — Видимо, я плохой руководитель, если не оценил вас.
— Да, — сокрушенно вздохнул толстяк. — Вы не плохой, вы молодой еще, неопытный, горячий. Вам трудно будет. Вы обижаете людей и сами не замечаете, что обижаете. Ведь правда?
Азим Рахимович не ответил, он просто взял заявление и написал: «Не возражаю».
— Мне последнее время не удается то, что всегда удавалось. Судите сами. Строительство базы отдыха перенесено на следующий финансовый год. А ведь я предупреждал. Магазин нам тоже не разрешают. — Аляутдин Сафарович взял из рук директора свое заявление, прочитал резолюцию.
— Допишите, пожалуйста, еще, что в порядке перевода.
— Это не я решаю, президиум.
— В президиуме согласовано.
— Тем более.
Азим Рахимович проводил бывшего своего заместителя до приемной. При Мире Давыдовне еще раз пожал руку, пожелал успехов на новом поприще. Не одна лишь обязательная вежливость двигала им, но какое-то чувство собственной вины или, по меньшей мере, возможной неправоты. Толстяк старался, не ленился, сделал много, и можно ли было так проявлять к нему свое отношение, можно ли было говорить «работайте честно»? А как будет работать новый зам?
— Когда у вас был Аляутдин Сафарович, звонил Бахвалов, — доложила Мира Давыдовна. — Просил соединить, хочет о чем-то посоветоваться.
— Спасибо, — от души поблагодарил директор, и секретарша вскинула на него удивленные глаза. — Это очень кстати.
