– Там уже был колхоз с двумя тракторами, из которых один не работал, стоял на запчасти, – вспоминает Николай.
Казалось – жизнь может потихоньку наладиться, но грянула война.
Когда война началась, Николаю было неполных 16 лет. Илья подумал, как много в жизни определяют обстоятельства. Ведь если бы он был старше на два года, как оба его двоюродных брата, сыновья дяди Бориса, призванные в армию, возможно, жизнь его сложилась бы иначе. Он не знал – хуже или лучше, просто по-другому. Кстати, один из братьев дослужился до генерала. Илья сказал ему об этом, и Николай согласился:
– Конечно, меня бы мобилизовали в Красную армию.
Сказал, однако, безо всякого сожаления.
С приближением фронта и усилением бомбёжек обе семьи решили перебираться к себе в деревню. Знали, что никого из колхозного начальства там уже не осталось. Николая мобилизовали на рытьё окопов, откуда он сбежал к своим в Носково. Летом 1942 года, когда немцы вошли в деревню, старики встречали их хлебом-солью. Николай видел это своими глазами. Немцы собрали сельский сход и предложили выбрать старосту. На сходе мнения разделились: немцов устраивала кандидатура Ефрема Кравченко – второго деда Николая, который после Первой мировой войны четыре года провёл в австрийском плену и лишь в 1925 году вернулся домой. Немцы рассчитывали на его знания немецкого языка. Однако, кроме: «Иди ко мне, моя красавица», дед Ефрем ничего по немецки сказать не мог. А кроме того, пил безбожно. Николай вспоминал, что ни разу не видел его «сухим». Сход выбрал старостой Михаила Донскова, отца Николая.
Много лет спустя мать Николая, Екатерина Ефремовна, рассказывала, как брат Борис выговаривал Михаилу: «Миша, зачем тебе это нужно? Хромаешь и хромай!» Слова его оказались пророческими: в 1943 году их деревня дважды переходила из рук в руки. Когда она была освобождена в первый раз, всех окрестных старост и полицейских арестовали и куда-то погнали. Отец сильно хромал и отстал от колонны. Его пристрелили. Михаилу Семёновичу было 43 года.
– Я узнал об этом через 13 лет, в 1956 году, уже в Америке. Когда за отцом пришли, меня дома не было. Всё перевернули, искали оружие, даже в печке. Отстал от колонны, – с горечью сказал Николай. – Тяжко было смотреть, как он с флагом в руках старался не отставать на праздничных демонстрациях в Харькове. Советскую власть любить ему было не за что, но он боялся, а вдруг узнают, что мы «раскулаченные».
В оккупации Николай прожил почти год. Илья спросил его о партизанах, были ли они?
