Наши руки находят друг друга, и теперь я больше не хочу разваливаться на части.
Полли на секунду зажмуривается, по щекам текут слезы. Затем она заставляет себя снова открыть глаза.
— Кто-то подмешал тебе что-то в напиток на танцах. А потом он застал тебя в одиночестве и увел к воде. И ты не могла остановить его, потому что ублюдок накачал тебя наркотиками. Потом он изнасиловал тебя.
Она никогда не колеблется, моя Полли. Она просто сразу срывает пластырь. Также она никогда не плачет. Как правило.
Но в этот момент мы лежим вместе на больничной койке, и я не могу сказать, где заканчиваются мои слезы и начинаются ее.
Впервые мне снится Клара Эбби. В моем сне ей все еще одиннадцать, она качает ногами, взбираясь на перемене на шведскую стенку. Выглядит неизящно, совсем не так, как обычно. Она любит подниматься высоко, но она выросла быстрее, чем большинство из нас. Она долговязая, и я не уверена, где у нее заканчиваются руки и ноги. Я могу крутиться на перекладине, переворачиваться и изгибаться, как акробат на трапеции, но Клара может только висеть. Она никогда не интересовалась, как можно делать упражнения с ее ростом. Она будет висеть здесь вечно.
— Значит, это ты, — говорит она мне. У нее напряженный голос и красное лицо от того, что она висит вниз головой. — Теперь они всегда будут говорить о нас обеих. Что бы ты ни делала.
— Нет, — говорю я ей. — Я не допущу этого. Я не позволю им.
— Ты не сможешь это контролировать, — говорит она. — Как не можешь контролировать, например, машины. Ты можешь только продолжать двигаться вперед и надеяться на лучшее.
— О ком мы сейчас говорим? — спрашиваю я ее. — О тебе или обо мне?
— Не имеет значения, — говорит она. — Сейчас мы в одном положении. Еще два имени в статистике.
Я переворачиваюсь вокруг перекладины рядом с ней, и какое-то время мы висим друг против друга. Звенит звонок, и игровая площадка пустеет. Реальная Клара оставила бы перекладину и быстро спустилась на землю, как только прозвенел звонок. Эта Клара не двигается. Она застряла на этой шведской стенке, потому что какой-то придурок сел пьяным за руль в Рождество. Я начинаю отталкиваться, чтобы спуститься, но на полпути застреваю.
— Нет! — кричу я на пустой площадке. Двери закрываются. Все уходят, оставляя нас на площадке. — НЕТ!
А потом Полли трясет меня, и я просыпаюсь.
— Кошмары? — она протягивает мне стакан воны, и я делаю глоток.
— Типа того, — говорю я. — Больше тревожные, чем страшные.
