Деде Коркут | страница 43
Бурла-хатун и сорок дев зарыдали, запричитали, стали царапать лица, разодрали щеки, изорвали свои черные волосы. Бурла-хатун заговорила:
– Сынок, сынок! – сказала она, и тут же девушки повторили, стеная:
– Сынок, сынок!
Все сорок причитали над Туралом, каждая повторяла свое, и всякий раз люди Кыпчак Мелика считали ту, что говорила, Бурлой-хатун. И Бурла-хатун смогла поплакать среди общего плача.
Сорок женщин рыдали по Туралу, словно было у него сорок матерей. Сорок подхватывали причитания единственной. И все они ласкали Турала, и среди них – Бурла-хатун:
Турал сказал, обращаясь ко всем сорока:
– Матушка моя! Что ты плачешь, что горюешь? Что терзаешь душу мою? Зачем напоминаешь мне минувшие дни? Ох, мама, мама! Разве от арабских коней не родится жеребенок? Разве от красных верблюдов не родится верблюжонок? Разве от белых баранов не родится ягненок? Будь здорова, мать моя, да будет здоров мой отец! И разве у вас не родится сын, подобный мне?
Женщины снова зарыдали. Турал обратился к врагам:
– Я в последний раз увидел лик матери моей, и в сердце у меня не осталось тоски. Теперь ведите меня, вешайте на крюк.
Они ничего не поняли.
– А кто из них твоя мать? – спросили они.
Турал отвечал:
– Любая!
Газан скакал во весь опор.
Поодаль от него, в том же направлении скакал Гараджа Чабан.
На вершине Высокой горы пылали два костра. Где-то далеко-далеко, на вершине другой горы, тоже загорелись два костра: и туда достигла весть с Высокой горы.
Газан скакал…
Близ лагеря Кыпчак Мелика росло могучее ветвистое дерево. Палач перекинул веревку через толстый сук, стянул крепким узлом.
Другой палач подтащил связанного по рукам и ногам Турала к виселице.
Турал молвил:
– Пока не замер мой последний вздох, принесите мою кобзу, я сыграю. Кыпчак Мелик позволил, и принесли кобзу.
Турал взял кобзу, поцеловал, приложил к глазам, прижал к груди, заиграл, запел:
– Жаль мне коня, ржущего, что остался с пустым седлом!
Жаль мне отца и мать, стонущих, приговаривая: «Сынок, сынок!»
Жаль мне Гюнель, плачущую о брате и о возлюбленном!
Жаль мне самого себя, от жизни не уставшего, молодечеством не утомленного!
Кыпчак Мелик на помосте своем расхохотался, люди его рассмеялись. Глядя из окна темницы, сорок женщин горько плакали.
