Надо выбрать осколок потише, потом еще один. Так, поводить, пусть посмотрит на миры без чудовищ, наберется представлений. А там уже можно и потруднее, если не решат, что ее можно принимать обратно.
Кстати, вот тоже непонятно — от нее ждут минимальных показателей, сама она хочет уникальное чудовище. А мне что прикажете делать?
Из всех путей, лежащих у меня под ногами, я выбираю средний. «Туда» — и тяну ее очень-очень медленно. Сейчас нужно, чтобы эта глазеющая по сторонам зевака пошла не прямо, где красиво полыхает Малая звезда, а куда я ее веду.
Идет. Задерживается всего на… здесь нет входов, на миг — но идет. Еще немного скольжения…
Мы вываливаемся на осколок, и я понимаю, что ошиблась. Нет, не с этой девочкой. С осколком.
Меня, словно огромной ладонью, наотмашь бьет пустота. Здесь почти нет воздуха.
Сатс катается рядом на ровной земле, изрезанной сеткой трещин. Хватается то за грудь, то за горло.
Да чтоб меня разорвало! Я же велела ей перед переходом выдохнуть!
Задерживаю дыхание и выхватываю из сумки маску. Что-то вываливается на сухую землю вместе с ней. Теперь приложить к ее лицу — а застежки потом.
— Да чтоб… Дыши!
И воздух из моих легких уходит. Новенькая сопит на земле. Вот и для моей маски настал черед. Из нее льется свежесть, и у меня перестает рваться горло…
Вокруг темно, лишь тусклое свечение перехода заливает площадку перед ним. Я не вижу даже того, что в десятке шагов от нас. Мне бы перенастроиться…
У ног катается новенькая, сучит длинными ногами. Цепляется за маску, но не верит ей — боится.
Вот ведь! Но я уже была здесь когда-то — чую, остро это чую! Я вообще обычно хожу по знакомым местам.
Что стало с этим местом, с этим набором?
В земле трещины — а тут был берег. Там, дальше, за грядой песчаных дюн, стоял поселок. Местные были хмуры, но за исправленную крысу пытались заплатить… Кажется, хлебом… да! тогда здесь еще были растения!
— Что? Что это? — едва слышно хрипит Сатс через маску.
— Сейчас… подожди…
— Что?
— Тихо. Я сейчас…
Мне приходится снять спасительную маску и попробовать затянуться этой проклятой пустотой, которой не должно быть — ведь дорога на осколок открыта.
В груди болит, жжется, давит, но немного проникло, не совсем пустота.
От принятого, от разделенного хочется заплакать — так плохо этому миру. Он устал от своей агонии, он ждет покоя, он просит забвения. Может быть, обращается с мольбой к звезде, которую сам как-то именует… Но что-то мешает.
Легкие болят, в ушах стоит попискивание испуганной Сатс. Одной рукой она прижимает к лицу овальную маску, другой шарит перед собой. Не верит, что земля может быть вот такой — сухой, потрескавшейся, без жизни. Никогда ведь не видела.
