Эх, Крин. Как много ты успела мне не простить!
Сажусь обратно на диван и выпиваю вино в несколько жадных глотков.
— Первый все-таки плохо на тебя влияет, как любое бездействие губительно сказывается на деятельной натуре, — говорит Ала, печально улыбаясь.
— Такой ли уж деятельной? Что-то я не вижу на себе наград, а о моем опыте вы и сами говорите, как о невеликом.
— Награды тебе самой не нужны, вот ты их и не получаешь. Тебя ценят, ты не из последних. Но сейчас тебе нужно вовсе не признание и совсем не то, про что ты можешь сама меня спросить, — ее улыбка перетекает в лукавую. — Тебе нужна сила, обратно твоя собственная сила. Ты из тех, для кого их сила не в них самих, а в единстве с другими. И не спорь со мной! — она делает упреждающий жест тонкой рукой. — Тебе не нравится сидеть здесь, на Первом, и ничего не делать. Однако я не вижу, чтобы ты уже полностью пришла в себя… Можешь на этот вечер остаться здесь, в полном одиночестве. Восстановишься быстрее. Я предупрежу, чтобы к ночи тебя не искали.
Диван подо мной становится вдруг мягким до неприличия.
— Что, и спать вы мне здесь разрешите?
— Более того, попрошу это сделать, — улыбается Ала. — Ты жила вместе со своим Мастером, ты была единым целым с Крин, и ты стала очень привязана к ней. Именно к ней, но ни к кому другому… Ты невольно стала соблюдать ее интересы и потому попалась на ее вере в дурные слухи. Но это все не твое. Это все эхо, отголоски. С ними надо попрощаться.
Она меняется в лице, глаза грустно прикрываются:
— Мне нелегко это говорить, но… ты теперь одна. Ты теперь — сама новая. И потому вскоре выйдешь на путь…
— Погоните?
— Нет. Сейчас я верю в тебя больше, чем когда ты делила силу с Крин. И я верю, что ты нынешняя для защиты людей на осколках сделаешь больше, чем стала бы делать ты прежняя.
— Ала, будьте откровенны, — начинает говорить во мне вино, — «…сделаешь больше, но не так много, как это сделал бы Основатель полной силы», так?
Она смотрит на меня с прискорбием.
— Скажите, вам никогда не хотелось плюнуть в меня?
— Инэн!
— Ладно-ладно, — поднимаю руки в примирительном жесте. — Не обижайтесь, сама не знаю что несу.
Она качает головой. Еще чуть-чуть — и погрозила бы мне изящным пальцем.
Красивая женщина — моя Старшая. Интересно, чья она теперь еще Старшая? То, что мне разрешают отдохнуть в роскошных покоях, говорит лишь об одном — я должна быть умиротворена, когда вскоре мне представят новенькую в пару. И вина поэтому сегодня тоже чуть больше…
