Я слышу крысу теперь уже отчетливо и близко, и волна злости хлещет по моему телу. Живот немилосердно скручивает, но я держусь, не сгибаюсь. Даже прищуриваюсь, чтобы настроиться на эту тварь…
Она давно голодает. Это видно по ее взгляду — да, я умею не только слушать. Лучше бы не умела — тогда бы не высмотрела в крысиных глазах каждого, кого она успела сожрать на осколке до нашего прихода. А сожрала она всех.
Большая, ей нужно много. Когда-то она с визгом вывалилась на этот осколок, побитая молниями, истощенная и жадная до любой еды. Теперь мы с ней здесь — самое последнее мясо. Оцепенев от собственного страха и от ее злости, потерявшись от необратимости случившегося у меня на глазах, я слышу, четко слышу, что на осколке больше нет животных. Есть растительность, на ней полно гусениц, которые скоро съедят все зеленое, просто до этого леса еще не добрались. Гусениц жрать крыса не может — ее тошнит. Нет птиц, уже нет ни одного яйца. В озере на дальней стороне не слышно ни одной рыбы.
— Крин, — бездумно шепчу я. — Мне надо было слушать мир, а не тебя. А тебе надо было быть менее самоуверенной. И не приказывать мне. А мне — тебя не надо было слушать.
Увы, никто мне не ответит ворчливо, что ее опыта хватило бы на такую крысу с лихвой…
Крыса облизывается и сглатывает. Не сводит с меня всех четырех глаз, но и бросаться на скалу не спешит. Она голодная, но понимает — ей меня не достать. Только устанет, а силы восстановить все равно нечем.
Новая волна ее злости бьет меня, туманя зрение. Но она же отпускает — и настройка на чудовище соскальзывает. Однако ее злость осталась во мне, и будет плескаться еще долго — я чувствую, как бушует в крови ярость существа, не способного дотянуться до того, что оно смертельно хочет. И я ее в этом понимаю.
Со злости поднимаю один из камней, отрываю его от привычной скалы. Рука моя хочет замахнуться. Да, разрушить скалу, чтобы наказать крысу!
Ее слабые места мне хорошо видны — если прищуриться, они подсвечиваются розовым. У меня есть камень, и рядом еще много камней — целая скала. Это — единственное, чем я смогу попасть ей в слабые места. Крин должна была пройтись по этим точкам и изменить чудовище обратно, в простую крысу. Мы могли бы потом или унести ее с собой, или оставить на этом осколке, если бы набор позволил.
Я одна ничего не могу с ней сделать. У Основателя нет инструментов. Теперь эта искаженная тварь останется здесь — это точно. Камней много, хочешь — забросай, пока не устанешь. Я не устану горячо желать этой твари мучительной смерти за то, что она убила моего Мастера, и я хочу забросать ее камнями, пока она будет ждать меня, свою добычу, под этой скалой. Будет сидеть, голодать и злиться внизу, в гнезде из развороченных стволов. А меня наверху будет скручивать от бессилия и невозможности ее убить: мне нечем, да и нельзя нам убивать.
