Мужчина в коротком модном пальто вошел в храм, остановился, снял шляпу, быстро, но без суеты перекрестился, едва уловимым движением поднеся затем пальцы в кожаных перчатках к губам. Он положил перед дремавшей свечницей деньги и взял три десятка свечей. Не поскупился. Взял из дорогих, долго горящих.
Внимательный наблюдатель сразу определил бы в нем иностранца. Есть свои особенности в каждой стране. У нас принято снимать головной убор еще на пороге церкви, а не пройдя в нее. Никто, наложив на себя крестное знамение, не целует щепоть. И вряд ли удастся увидеть мужчину, что будет ставить свечи, не снимая перчаток. Однако же наблюдать за вошедшим было некому. Он тихо, спокойно ходил по пустому храму, и шепот его молитв и звук шагов гулко отдавались в просторных высотах мощных каменных стен.
Перед Распятием он встал на колени и затих в полусогбенной позе. Свечница время от времени бросала в его сторону сонные вялые взгляды, а потом, устав бороться с дремотой, прикрыла глаза.
– Простите, я могу просить священника? – произнес мужской голос с легким акцентом, окончательно выдававший в нем иноземца.
– Ой, батюшки! Испугал-то как! – вздрогнув, очнулась свечница. – Я не слышала, как вы подошли, – сказала она смущенно.
Все же она была на работе, и ей не полагалось спать. Но преклонный возраст и обычное по понедельникам отсутствие прихожан брали свое. Ее неизменно клонило ко сну.
– Простите, привычка. Я не хотел вас пугать. Так я могу просить священника?
– Так нету его сейчас. Квартиру освящать поехал.
– Он приедет?
– А неужели, мил человек, неужели. Куда же ему не приехать-то.
Мужчина помолчал, переваривая ответ старушки. Что снова выдавало в нем приезжего. У местного бы не осталось вопросов.
– Снова прошу прощения, мадам, но можно точнее?
– Точнее некуда уж! Чего сказать-то?
– Святой отец вернется сюда?
– Да неужели нет!
Мужчина снова замолчал в замешательстве.
– Простите, мадам, если да, если он вернется, то когда?
– Ну так а я чего? Разве я не точно сказала? – окончательно осерчала старушка.
Характер у нее был не сахар, за что на нее неоднократно жаловались прихожане. Она получала выговоры от настоятеля, слезно каялась, винилась и сокрушалась. Но держалась в смиренном состоянии недолго, снова легко впадала в гнев и раздражение от глупых, на ее взгляд, вопросов. Однако же заменить старушку было некем. Приход был небогатый, церковная кружка наполнялась редко, и острая на язык бабуля была единственной, кто соглашался работать бесплатно. Она искренне старалась быть приветливой, но непонятливость мужчины и не понравившееся ей слово «мадам» совершенно вывели ее из чувства равновесия.
