Мужчины нервничали молча. Никто из них не примкнул к выдвинутому требованию. Неожиданно из толпы выходящих граждан ответили.
– У тебя самой копыта! Кобыла!
Голос был менее увесистый, мелковатый по тембру, но звонкий. И тоже принадлежал одной из представительниц прекрасной половины человечества. Так сказать, барышне.
– Ты чё сказала, а? Корова ты безрогая! В табло захотела? – гневно вопросила первая леди на этот раз уже из салона, куда ей удалось просочиться.
Но вопрос ее остался без ответа. Вторая участница диалога уже пробиралась в густой толпе к перегруженному эскалатору. Двери смачно причмокнули и сомкнулись. Поезд понесся в тоннель, на ходу набирая скорость и прорезая мощным лучом темноту подземелья.
И унеслись в разные стороны по своим обычным делам два дивных создания, хрупких и сильных одновременно. Две милые жительницы 21 века.
Для кого-то «люди в черном» – это голливудское кино. Для кого-то – монахи. А для меня в этом словосочетании свой особый смысл.
Великим Постом я часто приезжаю в один московский храм. Он возвышается в самом центре города. Вокруг не осталось жилых домов. В старинных особняках теперь расположились банки, офисы, нотариальные конторы и различные ведомства. Я люблю приехать совсем рано, когда столица еще не проснулась, помолиться в тишине, без суеты, поплакать, погрустить, подумать, покаяться. А потом сесть на скамейку в углу и просто тихо сидеть, прислушиваясь как медленно успокаивается все внутри, оседает словесная пыль, затихает душа, принимает в себя мир и благость окружающего спокойствия. Мерцают огоньки лампад, бросая размытые пятна света на святые лики. Позвякивает ключами и медью свечница, раскладывая восковые соломки разной величины. Бесшумно проходит дьякон с кадилом и храм наполняется благоуханием ладана. «… Не отвержи мене от Лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене…».[11] Я встаю и склоняюсь в поклоне.
Ближе к восьми начинают незаметно приходить те, ради кого я так люблю здесь бывать. Те самые люди в черном. В темных костюмах, отглаженных рубашках с жестким воротником и строгих галстуках, с сумкой для ноутбука или дорогим кожаным портфелем в руках эти мужчины, скорее всего незнакомые друг другом, совершают одни и те же похожие действия. Обычно они просят у свечницы просфору, перекрестившись, запивают святой водой из маленькой чашечки и идут к Распятию. Когда они встают на колени, я отвожу взгляд. Мне неловко смотреть, словно подглядывать за чем-то личным, сокровенным. И поэтому я всегда пропускаю момент, когда человек уходит. Но незаметно и так же тихо появляется другой. Их не бывает много. Чаще всего четыре или пять. Бывало и всего два.
