Акимова Алексея, как имеющего (по документам) семилетнее образование, направили в гидрометеослужбу. Так что парню приходилось туго: он не закончил и шести классов. Выручали заводские знания. О многом же он слышал впервые. Был в их распоряжении рабочий буксир с приличной кают-кампанией и камбузом. А в рубке стоял «Кубик»: радиоприёмник КУБ-4. Ветры, шквалы, течения, а зимой лёд, по которому было страшно ходить: будто его и нету совсем, до того был прозрачный. А под ним был виден как на ладони весь рыбий мир и камни дна. А то и чернь страшенной глубины. Ходили они вдоль и поперек всего огромного моря. И Алексей изумлялся местным красотам. Совсем забылся голод на Волге и друзья по заводу. А среди метеорологов были одни «командированные», а без прелюдий – они просто освобождённые заключённые. Это были в прошлом геологи, инженеры, техники, биологи. Всего их в партии по озеру набиралось до сотни. Алексей был в головном отряде. Перед ним открылся неведомый мир знаний, опыта…А чудесней всех чудес был сам Байкал. Даже зимой, сквозь метровый лёд, можно было видеть разных рыб. Иногда казалось, что и они наблюдают за людьми. По побережью стояли высоченные мачтовые сосны. Казалось, что их вершины уходят прямо в облака. От леденящей голодной тоски почти беспрестанно выли волки. Холод замораживал всё. Даже птицы, вылетев на леденящий простор Байкала, нередко замерзали на лету. Они камнем падали на лёд, становясь добычей волков.
Воздух сам промерз и искрился на солнце. Светило надменно взирало на кристаллизованный мир. А само оно важничало, окутанное золотисто-багряным гало-короной.
Но вот однажды…
На лёд между «сопок»-юрт чудом приземлился самолёт У-2 из Иркутска. Он как обычно развозил деньги по всем «командировкам». А ему сдавали пробные породы, намытое неплановое золото и самородки, драгоценные камни, меха, икру, ну и обобщённые данные метеоисследований. Это были истоки достояния молодой Республики Советов. Руководил всеми метеорологическими «командировками» Байкала наш начальник Грачёв Нил Аркадьевич (вымышлено). По неведению его можно было принять за немого. Настолько редко и глухо он произносил слова. Говаривали, что Нил в молодости был под расстрелом у беляков, но чудом остался жив. А более никто ничего о нём толком не ведал. Хотя человек он был исключительно душевный. Вот только и смеялся он как-то странно: растянет губы, блеснёт глазами и произнесёт нечто похожее на «Кхе!» А из его густой бороды выходило: «Кше!». А ежели провожал кого в тайгу или в море (так все звали Байкал), то проверял всё и досконально. В тайге и мелочь могла стоить жизни. Самолёт от полёта по всем метеототочкам он предостерёг: надвигалось ненастье неведомой доселе величины. Но с лётчиком следовал сотрудник ОГПУ и ему были даны все полномочия, какие только можно было вообразить в этих глухих краях и огромный маузер. Грачёв сдался: полёт биплана продолжился. На борту самолёта был некий образец радиомаяка. Он давал довольно мощный радиосигнал на определённой частоте. Договорились отслеживать его по нашему приёмнику. И они улетели. Почти три дня сигнал от самолёта поступал исправно: из районов каждой очередной точки. Вначале задул обычный для этого времени северозападный ветер. Но к ночи взъярился не на шутку, достигнув почти ураганной силы. От последней, самой близкой к грачёвской «командировке» заимки сигнал НЕ ПОСТУПИЛ. А это означало, что загруженный под завязку самолёт потерпел аварию. В лучшем случае сел где-либо у берега и, скорее всего, повредил свой радиомаяк.
