— Вовсе нет! Но не забывай: здесь горсть соли — целое состояние. Вот ты бы отказался показать свой член за десять золотых дублонов? Насколько я знаю, больше половины женщин на Эспаньоле видели его совершенно бесплатно.
— Но то женщины! — возмутился канарец. — Именно женщины, а вовсе не педики в перьях!
— Ни одна женщина, как бы ей ни хотелось взглянуть на твое сокровище, не предложит тебе за это горсть соли в самом сердце прерий, — андалузец сложил руки в умоляющем жесте. — Прошу тебя!
— Ни слова больше!
— Только один разочек!
— Я сказал — нет, значит — нет.
Между тем, туземцы внимательно прислушивались к их спору и, казалось, прекрасно понимали, о чем идет речь, поскольку снова открыли рог и отсыпали из него вдвое больше соли.
Схватившись за голову, Андухар едва не зарыдал от отчаяния:
— Ради Бога, покажи им! Ты же понимаешь, как много это значит для нас! Так доставь им это удовольствие, покажи им свою чертову свистульку! Ведь не откусят же они его, в самом деле!
— Я бы не был так в этом уверен...
— Прошу тебя! Нам так нужна эта соль!
Какое-то время Сьенфуэгос еще колебался, но его друг продолжал настаивать, и в конце концов ему пришлось встать, распустить тесемку на штанах и спустить их вниз.
Все трое долго молчали, взирая на представшее их глазам зрелище, после чего один из «тех, что притворяются женщинами» что-то сказал, и андалузец немедленно перевел его слова:
— Он утверждает, что это ты человек-змея, а вовсе не сиу.
— Ну что, теперь я могу его убрать?
— Конечно, приятель, прячь его поскорее, пока не украли, — фыркнул в ответ Андухар и с улыбкой добавил: — Жаль, у меня нет такой красоты, а то бы все проклятые старухи кончали бы на счет раз!
Закончив трапезу, действительно превосходную и достойную самого Пантагрюэля, туземцы по своему обыкновению пошептались, после чего один из них сказал, что им было бы очень интересно узнать мнение почтенных гостей об одной странной штуковине. Она попала к типпба два года тому назад, но до сих пор никому так и не удалось выяснить, для чего она может служить.
Он вышел в соседнюю комнату, где, видимо, они спали и хранили особо ценные предметы, и вскоре вернулся с большим свертком из собольего меха, который с большой осторожностью положил на землю.
С глубоким почтением и даже страхом он развернул сверток, наблюдая при этом, какое впечатление произведет его содержимое на «бородачей».
Сильвестре Андухар и Сьенфуэгос переглянулись, и андалузец печально произнес:
