— Женщины, не правда ли? — сказал Тит, грозя ему шутливо пальцем. — Не притворяйся, друг! Не боишься ли ты, что мой двоюродный братец отобьет у тебя эту красотку? Не бойся, он слишком добродетелен, он не опасен.
Тит усадил слегка сопротивлявшегося Фронтона около себя и начал говорить ему о чем-то.
Тит был не богат и нуждался в деньгах. Не в первый раз он обращался с подобными просьбами к Этернию Фронтону, своему бывшему рабу. Правда, Фронтон не давал денег даром, но за меньшие проценты, чем ростовщики. Этим он покупал расположение Тита. По мере того, как Тит излагал свою просьбу, лицо Фронтона все более просветлялось. Наконец он с торжеством взглянул в сторону Флавия Сабиния и Саломеи. Для него оказалось очень кстати, что Тит нуждался в деньгах.
— Саломея, что значит эта внезапная страшная перемена?
— Не спрашивай.
Он с мольбой глядел на нее, но она не поднимала глаз.
Неужели он ошибся в этой девушке, неужели ее невинность и сердечная чистота были лицемерием и ложью?
— Если бы ты знала… все это время я думал только о том, как спасти…
Она покачала головой.
— Спасти? Зачем?
Он побледнел.
— Я не понимаю тебя. Ты бы хотела… Фронтон для тебя…
Она не отвечала. Она словно ничего не слышала, а между тем каждое его слово, каждый звук его голоса впивались ей в сердце.
— Неужели я тебе так ненавистен? — шептал он. — Конечно… та маленькая услуга, которую случай помог мне оказать тебе, не дает права на твою дружбу. Я все-таки римлянин — враг твоего народа, и ты должна меня ненавидеть…
Ему показалось, что она хочет что-то сказать, он наклонился к ней, затаив дыхание, но она не произнесла ни звука.
— Не знаю, — прошептал он, растерявшись. — Ты не была такой молчаливой и странной в тот вечер, когда я увидел тебя впервые. Теперь же… Саломея, если бы ты могла заглянуть мне в душу… Я не могу отделить мысли о тебе от мысли о моей матери. Она уже умерла давно; она была простая старая женщина, не очень умная, но она любила меня, и я ее любил; с тех пор, как помню себя, я всегда был окружен тихим дыханием ее души. И теперь, когда я смотрю на тебя, мне кажется… что-то перешло к тебе от умершей, что-то высокое, теплое. Мне кажется, будь она жива, она бы, взглянув на тебя, сказала мне: сын мой, вот жена для тебя.
Он замолчал и напряженно вглядывался в ее черты, ища в них ответа.
— Зачем ты мне это говоришь? — глухо спросила она.
— Зачем? Саломея, если бы была возможность, если бы ты хотела…
— Что?
Он взглянул на нее удивленно и растерянно.
