Он боролся с влечением страсти, охватившей его так внезапно, но гордость в нем оказалась сильнее страсти, и он отступил.
Вероника это заметила и знала, что если он уйдет, то ее дело будет проиграно.
— Уходи, — резко сказала она.
Ее дерзость привела его в бешенство. Одним прыжком он очутился около нее.
— А что, если я не уйду, — проговорил он, задыхаясь, — если я тебя заставлю покориться мне, как ты готова покориться цезарю. Что, если ты будешь принадлежать не цезарю?
Как прекрасен он был в своей страсти, как дрожали его руки! Он стоял, готовый броситься на нее.
Она медленно отступила и подошла к воде.
— Там, в глубине, покойно и тихо, не правда ли? — проговорила она беззвучно.
— Ты хочешь… — сказал он взволнованным голосом.
— Разве этот родник не чище рук несвободного? Он вольный сын гор. Лишь спустившись в долину, он смешивает свои воды с чужими… Я уже сказала: только рука свободного может коснуться царицы.
— Царицы?
— Ты не веришь, конечно, — перебила она. — Да как тебе поверить? Ведь ты римлянин, ты видишь царей, только когда они появляются, окруженные блестящей свитой, в Риме поклониться императору. Что же это за царица, которая одна, без свиты и телохранителей, бродит по горам? Не так ли? Но знай, иудейские царицы не походят на других: они не любят льстить язычникам из-за мимолетных выгод.
— А Друцила, сестра Агриппы, вышла ведь замуж за римского прокуратора Феликса.
— Она полюбила его.
— Ну, так полюби меня…
Он сказал это, смеясь, и все-таки в его шутливом тоне слышалась глубокая страсть.
Она взглянула на него с насмешкой.
— Ты хочешь, чтобы Вероника…
Он вздрогнул, и величайшее изумление выразилось на его лице.
— Вероника! Так это ты была…
Она кивнула головой.
— Это ты была в корабле, за которым я мчался?
— Значит, ты тот римлянин, которого я видела на берегу рядом с Агриппой? — равнодушно спросила она.
Его снова оскорбил ее тон. Он гордо назвал себя.
— Я — Тит!
— Тит? — переспросила она с пренебрежительным равнодушием. — Кто это Тит?
— Тит — сын Флавия Веспасиана, — резко сказал он. — Имя отца ведь ты слыхала?
Она не изменила тона.
— Веспасиан, — повторила она, как будто припоминая что-то. — Ах да, это посланный Нероном полководец. Он хочет завоевать Иерусалим.
— Он его завоюет.
— Да?
Он гневно топнул ногой. Она не обратила на это внимания и медленно сказала, как бы только для того, чтобы не молчать:
— Так ты — Тит. И больше ничего. Только сын Веспасиана?
— Германия и Британия могли бы тебе рассказать о подвигах Тита, а Галилея и Иудея, надеюсь, будут помнить тот день, когда Тит переступил их границы.
