Голубев поочередно заглянул под кровати. Там ничего не было. Затем приоткрыл тумбочку. В ней лежали конспекты и учебники. Окно было плотно закрыто верхним и нижним шпингалетами.
— Агния Семеновна, что-то я не могу понять, — нахмурившись, сказал Слава. — Если девушки после экзаменов здесь не появлялись, то куда исчезла их летняя одежда?..
— Солнышкина тут ничего из одежды не держала, — быстро ответила вахтерша. — Она ведь в своем доме жила и сюда заглядывала редко. Бывало, в чем прибежит, в том и убежит.
— А Кавазашвили?..
Старушка смутилась:
— У Кавазашвили, кажется, чемодан с вещами был.
— Куда же он делся?
— Кто его знает куда. За свое дежурство головой ручаюсь, но за других вахтеров поручиться не могу. Может, в их смену Нино забрала свои летние вещички.
— Я на десять ладов переговорил со всеми вахтерами. Так же, как и вы, они уверяют, что на их дежурстве Кавазашвили с конца учебного года в общежитие не заходила. Солнышкина тоже с той поры здесь не была. Как это понимать?..
— Как, как? Я почем знаю как, — неожиданно обиделась вахтерша. — Нино ведь не чужое украла, а свое собственное взяла. Разве это уголовное преступление?
— Дело не в преступлении. Вопрос в другом. Кто неправду мне говорит: вы или другие вахтеры?
Старушка, потупившись, развела руками. Лицо ее потускнело, а разговорчивость словно иссякла. Внезапность перемены насторожила Голубева. Слово по слову он все-таки узнал, что Агния Семеновна Хрипунова проживает недалеко от медучилища в частном домике на улице Шанхайской, именуемой в повседневном разговоре «Шанхаем». Это насторожило еще больше.
Название улицы возникло от ее основателя. По рассказам старожилов, в начале тридцатых годов на бывшей тогда окраине райцентра, возле крутого болотистого оврага, первым поселился китаец Ваня Сейфу, бойко торговавший кустарно изготовленными из пережженного сахара «петушками на палочке». Рядом с похожей на фанзу саманной избушкой первого поселенца вдоль овражного склона стали селиться в вырытых землянках бежавшие от коллективизации крестьяне и скрывающиеся от надзора правоохранительных органов уголовники-рецидивисты. Так и появилась глухая односторонняя улочка, на которую ночью осторожные люди в прежние времена не ходили, а те, кто рискнул заглянуть в темный угол, обычно оттуда не возвращались. Одному Богу известно, сколько неприкаянных душ сгинуло в болотистом овраге. С годами на месте землянок появились добротные избы и огороженные высокими заборами дома. Возвели их новые поселенцы. Однако дурная молва о «Шанхае» передавалась из поколения в поколение. Поддерживали ее живущие здесь отпрыски уголовных династий вроде Федьки Косого да Степки Лысого, известные в райцентре не столько криминальными деяниями, сколько беспросветным пьянством.
