— Шариться мы не будем. Просто заглянем. Может, там никаких вещичек уже нет.
— А куда им деваться? Воровством у нас не грешат.
— Вот и убедимся в этом.
— Не уговаривайте, — заупрямилась вахтерша. — Не могу я из любопытства заглядывать в комнаты.
— Не из любопытства. По служебной необходимости, — поправил Слава. — Вы ж прекрасно знаете, что я из уголовного розыска. Еще раз, что ли, показать вам удостоверение?
— Не надо. С удостоверением нынче особых проблем нету. В Новосибирске, говорят, по дешевке можно купить любое. Вон Федька Косой с нашей, Шанхайской, улицы не так давно обзавелся удостоверением дурака, а своему собутыльнику Степке Лысому купил красные корочки с настоящей печатью, будто тот является министром землетрясения России. Теперь, как напьются, стращают шанхайских жителей. Степка грозит всех растрясти в пух и прах, а Федька бахвалится, что дурацкий документ полностью освобождает его от судебной ответственности за хулиганские и прочие недостойные нормального человека выходки. Оно, если подумать, похоже на правду. С дурака никакой спрос невозможен.
Голубев засмеялся:
— Это, Агния Семеновна, шутки алкоголиков. Мне же, честное слово, сейчас не до шуток. Надо, кровь из носа, срочно разыскать девчат.
Старушка, словно испугавшись, спросила шепотком:
— Чего они такое уголовное набедокурили?
— Ничего, — постарался успокоить Слава. — Свидетели нам нужны по очень серьезному делу.
— Так, может, девки вовсе не свидетельницы.
— Может быть, но поговорить мне с ними надо до зарезу…
Поупрямившись, вахтерша все-таки открыла тринадцатую комнату. Голубев от порога окинул взглядом скромное жилище с большим квадратным окном, наполовину прикрытым простенькой шторой.
В продолговатой узкой комнате не было ничего лишнего. У противоположных стен стояли две заправленные казенными байковыми одеялами кровати с небольшими подушками в белых наволочках. Между кроватями на полу лежал вышарканный старый коврик. Над левой кроватью к стене была прикноплена цветная фотография из какого-то иллюстрированного журнала с изображением неизвестного Голубеву эстрадного кумира, заросшего, как немытый сенбернар, слипшимися длинными волосами. Возле окна стояла накрытая узорной скатеркой большая тумбочка. На ней пестрели этикетками баночки и флаконы дамского обихода. Тут же стояли две табуретки на железных ножках. Сразу у входа, слева от двери, в нише, заменяющей платяной шкаф, висели зимнее женское пальто с норковым воротником, пышная шапка из белого песца и полдюжины одежных плечиков. В углу лежала пара утепленных сапог с длинными замками-молниями на голенищах.
