— Вот как! — засмеялся бай. — Так зачем же вы хотите такую девушку отдать?
— Вы же знаете, что у нас делается, — серьезно отвечал аксакал. — Она единственная дочь у отца с матерью, их сейчас ожидает голодная смерть. Это одно, а другое — тот парень, которого вы недавно купили, Ибрагим — ее жених. Узнав, что вы его взяли, девушка пришла ко мне с плачем. Я понадеялся на вашу милость и дал ей такой совет. Я ей сказал: пойдем, я отведу тебя к баю и попрошу, чтобы он вам с Ибрагимом был вместо отца, чтобы он соединил вас, а вы за это будете молиться за него и работать на него до самой смерти. А бай будет милостив к твоим родителям — даст им пшеницы и масла, чтобы они не умерли с голоду. Вот с этим мы и приехали.
Бай погладил свою бороду, подумал немного, потом поднял голову и спросил меня:
— Ты слышала, что староста сказал? Ты согласна?
Я ничего не могла ответить, в горле у меня точно комок застрял, мне хотелось плакать. Но бай продолжал:
— Если ты сейчас перед этими уважаемыми людьми скажешь, что ты согласна, я напишу бумагу от твоего имени, поставим печать, а потом я, как условились, женю на тебе Ибрагима.
Услышав имя моего возлюбленного, я немного ожила и согласилась на все условия. Бай сказал, что плату за меня — мешок пшеницы и кувшин кунжутного масла — он отдаст аксакалу, чтобы тот передал их моим родителям.
— Отведите ее в чулан! — приказал бай аксакалу.
Аксакал взял меня за руку и отвел в конец двора, в чуланчик, где уже сидели две женщины, подавленные и печальные. Обе они были из соседнего кишлака. Латиф-бай купил их у родственников обе были сироты, без отца и матери, они появились здесь днем раньше меня. От них я узнала, что Ибрагим с другими рабами заперт в соседнем помещении.
Вечером нам принесли поесть — суп и жаркое, остатки от байского угощенья. Мы все трое были голодны, наелись, поблагодарили бога и уснули.
Назавтра случилось такое, что мне даже и рассказывать не хочется, чтобы ты и не знала о таких вещах! О, пусть никогда больше человеческое дитя не разлучается с близкими, не покидает родные места, а если и покинет, то пусть никогда не будет рабом! Раньше я думала, что рабом и невольницей быть — это быть слугой и служанкой. Ну что ж, поработаешь на своего господина, выполнишь все, что велят, съешь свой кусок хлеба, а в остальном — твоя воля. Но скоро я поняла, что, когда становишься невольницей, теряешь и свое человеческое. Самый последний негодяй может бросить камень в невольницу, а она не смеет даже охнуть!
