После развлечения Исида долго ласкала его, говорила все самые нежные слова, которые могла придумать на русском.
Он уставал от неё безмерно. Как-то выкрикнул, отцепив обвившие его руки: «Ну что ты липнешь ко мне! Как патока!»
Хуже всего, что она лезла к нему даже тогда, когда он садился править стихи. Придумал её перехитрить: вовсе не ложился спать. Она часто с удивлением заставала его по утрам, а именно – в двенадцать дня – за огромным письменным столом, углублённо и вдумчиво что-то шепчущего губами, всего – в окружении листочков, исписанных карандашом. Он сидел такой тёплый, домашний, соблазнительный в распахнутом халате. Подходила сзади, гладила ладошками его грудь, целовала затылок. Он отбрыкивался, умолял: «Подожди, Исида, подожди… Исида! Чай!» Найдя себе занятие для любимого, она испарялась на пять минут…
Как она ждала этого выступления! Билеты бесплатно! Исида думала, что зал будет битком забит солдатами и простыми людьми. Вместо этого Большой театр был переполнен партийной элитой. Гроздьями висели на балконах, стояли в проходах. В ложе сидел гений нового мира, в который она так стремилась, – Ульянов-Ленин. Четвертая годовщина Октября – чем не повод увидеть всемирно известную «босоножку»? Исида страшно огорчилась. Там, дома, то есть в Европе, её тоже видела только элита. Если б она знала, что тот самый простой рабочий люд сдерживали у входа кордоны милиции… Этого она не знала. Что ж, она будет танцевать!
«Славянский марш» Чайковского – настоящий царский марш с повторяющимся гимном – вызвал вздох едва ли не ужаса по рядам. Когда вышла Исида – немолодая, отяжелевшая, с волосами цвета ивовой меди, в красной короткой рубашке, обнажавшей отнюдь не тонкие ноги, – ещё и вздох разочарования…
Но уже первые несколько движений заставили зал затаить свои вздохи! Потому что все сразу забыли, кто перед ними. Видели раба с тяжко согбенной спиной, бредущего в оковах. Он идёт с непомерным трудом, едва волоча ноги, он силится порвать цепи, но они лишь туже впиваются в его обезображенные руки. Звуки царского гимна заставляют его поднять лицо. В нём всё – гримаса ненависти и боли, судорога страдания и желания жить. Раб поднимается на ноги, выпрямляется, делает нечеловеческие усилия, чтобы порвать цепи. Внезапно он атакован чем-то, обрушившимся на него с неба…
– Смотрите, птица! – крикнул кто-то из зала.
Разумеется, никакой птицы не было. Это была настоящая магия.
В конце марша, нарастающего силой, раб рвёт свои кандалы. Они падают с оглушающим грохотом, который «услышали» все. Хватает хищного орла, символ самодержавия, одной рукой, сжимает его и давит. Раб победил! Смотрит на свои ужасные, окровавленные руки. Протягивает скрюченные пальцы к зрителям, вперёд, перед собой, вверх – к новой, светлой жизни.
