Толик расхохотался и вернул ему подушку.
– Эх ты, Вятка!
Вечером у жены Толика, актрисы Камерного театра, была премьера. «Значит, обоих дома не будет, – думал Сергей. – Ах ты, чёрт, как же в родной кровати-то хорошо…»
Вообще, на душе было муторно, потому что сегодня далеко, на родине Зинаиды, суд города Орла вынесет им обоим скучный приговор: развод. У неё и муж уже крепкий есть. Ого-го! Выдающийся режиссёр в этом, как его, в Театре РэСэ-ФэСээР. Как придумают, идиоты! Русский язык коверкать! Будет он его детей нянчить, Зинон он любит. Ещё, может, в труппу её возьмёт. Сглупит… Сергей зарылся с головой в одеяло. Больно! Как же больно. Разве он ей был опорой? Никогда. Вот Всеволод этот её – да! Выть хочется. Отдал он свою жену другому, отдал. Легко отдал. И детей. Как она его зовёт? Всевочка? Тьфу.
Быстро оделся. Куда? Лишь бы куда, только не на Пречистенку.
Хорошо с ней, конечно, спасибо-спасибо. Мы как-нибудь сами…
Написал зелёноглазой девчонке, самой горячей поклоннице: «Галина, милая! Прошу Вас, приходите вечером на Богословский. Буду очень и очень ждать Вас». «Ждать» подчеркнул. Подумал, что она часто любит таскаться с подружками, и сделал приписку: «Без». Не дура, догадается.
Она пришла. «Без». Он провёл чудесный вечер, весь освещённый зелёным светом её обожающих, невинных глаз. Её неопытность в постели составляла такой контраст с Исидой, что была подобна холодному душу. Ух. То, что надо. Он пришёл в себя. Наконец-то понял, что он – это он. Радовался, бесконечно радовался зелёноглазой девчонке. Не знал, что подарить ей на прощанье. Схватил Библию. Любимую, читанную-перечитанную, сунул девчонке в руки. Та, рьяная партийка, не верящая ни в Бога, ни в чёрта, просияла тепло и радостно. В Библии были его пометки карандашом, самых тронувших его мест, особенно в Книге Экклезиаста. Позже, на этом его подарке рукой Галины будет выведена надпись: «Эту Библию Сергей дал мне на Богословском переулке, дом 3, квартира 43».
Обычно Сергей ездил к Зинаиде – проведать детей и дать на них денег – на Новинский бульвар, в дом 32, бывший Плевако. Садился на трамвай, как его тогда звали, на «букашку», на Тверской, напротив кафе «Домино». Пожалуй, к этому дребезжащему, переполненному вагончику, в котором в час-пик вряд ли можно было сохранить человеческое достоинство, тогда относились почти как к живому существу. Ну, живёт на московских улицах чудо-юдо, никуда не торопится. На него даже можно сесть. Уцепиться на подножке, прокатиться с ветерком, лихо соскочить там, где тебе надо. Но это чудо-юдо может быть и безглазым чудовищем, если попасть под него.
