Маленькая Надя девственницей оказалась. И что? Сама виновата. Так в душу и лезла. Только как бы её пыл не погас?! Поскорей бы. Что ж ему делать со своей хладеющей душою?! Очень многого девчонка хочет. Не раскачается он к ней чувством…
Зеленоглазая – тоже невинная. Прилипла… Волосы, наверное, красивые, когда распустит. Только чёрные. Чёрные, галочьи!
Он всё себе позволил. Да разве в бабах дело?! Во всём другом – тоже. Поэтому и дано ему знать то, что для других неведомо. Поэтому и строчки несут в себе всю древнюю кровь языка нашего. А глаза так режет ужас измученной Руси. Будет щурить их он и суживать…
Если голоден ты – будешь сытым.
Коль несчастен – то весел и рад.
Только лишь не гляди открыто,
Мой земной неизвестный брат.
Поэму Сергей начал ещё в поезде, по дороге из Самары в Оренбург. Ему всегда вдохновенно думалось под стук колёс. Он давал ему соединиться мыслью со стрелой дороги, отдаться во власть ветра в окнах, раствориться в окружающем пространстве. Почувствовать себя совершенно свободным, одиноким и счастливым – как раз таким, каким нужно, чтобы творить. Что он ожидал увидеть в бескрайности этих мест? Он и так знал – в них беспредельный дух, бродящий ветром по бездорожью. Но ещё он про них понял – вольность и дикость. Каждый отвечает сам за себя…
В Москве, в Доме Печати, читал готовую поэму. Один во всех лицах своих героев. Подобно Исиде в «Танце фурий», где она изображала души грешников, полёт демонов – единая во всех ликах.
Он метался по сцене, то замирая проникновенным, нежным голосом в сумрачных красках умирающей природы, то возносясь до вершин падения преданного Пугачёва. Руки его летали, как птицы, они пророчили гибель его герою, как кресты распахнутых крыл воронья. Природа, язычески живая, одухотворяла всё действие, каждый шаг людей. Нечто архаически древнее, пугающее, спрятанное в каждом из нас, всплывало тогда в сознании слушателей. Когда понимаешь правду не умом, а каким-то шестым, звериным чувством, становясь вровень с его героями…
То, что было от исхода времён, когда человек был частью целого с окружающим его миром трав, рощ, табунов лошадей, когда дом его кораблём плыл в небо, в ирий. Теперь же порвана навсегда связь земли-матушки и человека. И не понимают люди знаков её, а раз так – недолог будет их век, проклятых…
Его голос накатывал мощной волной, до конца обнажая человеческую суть света и тьмы, жизни и смерти. Тьма есть свет, а свет… Нет света в этой жизни, кроме тихого рассвета в родном селе.
