— Я-то всю эту чушь по пути купил, во Фрайбурге, — сказал Фриц, — а ты, боюсь, каждое утро вставала до свету и всё мастерила.
— Я ненавижу шить, — сказала Сидония, — и не умею, и никогда не научусь, но да, вставала, мастерила.
А где же Эразм? Карл явился, Антон здесь где-то, фрайхерр принужден был отлучиться — на соляные копи в Артерн, но к сочельнику он будет.
— Вот странность, Фриц, Асмус отправился в Грюнинген, верхом, тебя встречать.
— Верхом? На чем верхом?
— A-а, Карл честь честью привел с собой вторую лошадь, из ремонтных.
— Вот и хорошо.
— Для Асмуса не так хорошо, он с ней не справляется, два раза свалился.
— Кто-нибудь да поможет, на дорогах полно народу, снег теперь редеет. Но зачем ему занадобилось в Грюнинген? Weiss Gott[35]. Вот идиотство!
Сидония складывала и перекладывала кучки блестких безделок, привезенных Фрицем.
— Думаю, он хотел своими глазами увидеть, что представляет собою твоя Софи.
— Фриц!
Эразм нагнал брата, взбегая по правому пролету главного крыльца, оттесняя Луку, его метлу.
— Фриц, я ее видел, да, видел, я был в Грюнингене! Я говорил с твоей Софи, и с ее подружкой говорил, и со всем семейством!
Фриц стоял, как заледенев, а Эразм кричал:
— Лучший из братьев, она никуда не годится! — И, сам коротенький, облапил длинного брата. — Совсем, совсем не годится, Фриц, милый Фриц! Добродушная, да, но по уму она никак тебе не ровня. Великий Фриц, ты же философ, ты поэт.
Лука исчез, вместе со своей метлой поспешая к кухонной двери, чтоб повторить все, что услышал.
— Кто тебе позволил заявляться в Грюнинген? — проговорил Фриц, все еще почти спокойно.
— Фриц, она глупа, твоя Софи!
— Ты спятил, Эразм!
— Я ничего не спятил, лучший из всех Фрицев!
— Кто тебе позволил, я спрашиваю…
— У нее пустая голова…
— Лучше молчи!..
— Пустая, как новенький горшок. Фриц…
— Молчи!
Эразм не унимался. И вот, у главного крыльца, на Клостергассе, оба уже барахтались в снегу, и народ Вайсенфельса, бредя неспешно мимо, возмущался так же, как, бывало, выходками Бернарда у реки. Старшие сыновья Харденберги, гордость фрайхерра, — и чуть ли не на кулачках дерутся.
Эразм из них двоих был куда больше удручен. Пар, как из кипящего чайника, валил из него на морозе. Фриц без усилья его вдавил в железные перила.
— Я знаю, Junge[36], ты хочешь мне добра, я в этом уверен. Твои чувства — братские. Ты думаешь, я обманулся красивым личиком.
— Не думаю я этого, — сказал Эразм. — Ты обманулся, да, но вовсе не красивым личиком. Она не хороша, Фриц, она и не хорошенькая даже. Я снова повторю, что она пустоголова, твоя Софи, но — мало этого, в двенадцать лет у ней двойной подбородок…
