Дальше Эразм писал, что всего больней поразила его в письме Фрица «его холодная решимость». Но ежели он решил не отступать, он может положиться на его, Эразма, помощь, любовь Эразма к брату неизменна, и только смерть одна может ей положить предел. Отца нелегко будет уломать, «но ведь мы так часто с тобою говорили о месте отцов в общем замысле вещей».
«Да, кстати, — он прибавил, — что Каролина Юст? Что сталось с вашей дружбой? Будь здоров. Твой преданный друг и брат
Эразм».
Фриц спросил, можно ли будет ему остаться на Рождество в Теннштедте.
— Конечно можно, если только ваше семейство не будет недовольно, — сказала Каролина. — Дядюшка и тетушка будут рады от души, и мы непременно заколем поросенка.
— Юстик, со мной случилось что-то.
Он болен, да, ах, как она этого всегда боялась.
— Что такое, скорее говорите.
— Юстик, люди скажут, верно, что мы совсем недавно друг друга знаем, но ваша дружба — я не могу передать, — даже когда я далеко, я вас так живо помню, вы будто всё со мною рядом — мы как две пары часов, поставленных на одно и то же время, и когда мы снова видимся — как не бывало промежутка, мы снова бьем согласно.
Она подумала:
«А я-то, я — так и не могла придумать, что ему сказать, когда он прочитал мне начало своего ‘Голубого цветка’. Слава Богу, он не помнит».
— Я влюбился, Юстик.
— Но ведь не в Грюнингене!
И все у нее похолодело, оборвалось внутри. Фриц недоумевал:
— Но вы же хорошо знакомы с этим семейством. Герр Рокентин встретил вашего дядюшку, как самого старого друга.
— Разумеется, я хорошо их знаю. Но ведь теперь старших дочек дома ни одной, только Софхен.
Подсчеты эти она произвела тотчас же, как узнала, что дядюшка его тащит за собою в Грюнинген.
Фриц посмотрел на нее долгим взглядом.
— Софи — любовь моей души.
— Но, Харденберг, ей же еще нет и… — она пыталась совладать с собой. — И она хохочет!
Он сказал:
— Юстик, до сих пор вы понимали всё, вы всё слушали. Но, верно, мне не следовало спрашивать с вас чересчур много. Есть одна вещь, я вижу, и вещь самая важная, к несчастью, которой вы не можете понять, — свойства страсти между мужчиной и женщиной.
Каролина сама не могла объяснить, ни тогда, ни после, отчего она тут не могла смолчать. Не то вмешалась суетность — а суетность грешна, — не то холодный страх навеки утратить его доверенность.
— Не всем дано говорить о своих страданьях, — она сказала, — кто-то и разлучен с тем единственным, кого любит, а принужден молчать.
