— Софи, отчего тебе никто волос не убрал? — говорила фрау Рокентин с дивана, — без укоризны, скорей с потачкой. — И отчего ты все в окно глядишь?
— Я хочу, матушка, чтобы снег пошел. Вот бы мы повеселились.
— Время, остановись, пока она не повернется, — сказал Фриц вслух.
— Пойдут солдаты мимо, а мы их снежками закидаем, — сказала Софи.
— Софхен, тебе уже двенадцать лет, и в таком возрасте… ты, кажется, не замечаешь, что у нас гости, — сказала мать.
И тут она обернулась, будто ветром подхваченная, как у детей бывает:
— Я прошу прощенья, я прошу прощенья.
Герр Рокентин вовсе не казался хозяином большого дома в Грюнингене, он никаким хозяином и никакого дома не казался. В свои сорок, большой, нескладный, со своими благодушными порывами, уместными скорее в юной таксе, топал он по длинным коридорам замка Грюнинген.
Замок этот, собственно, и был построен пятьдесят лет тому назад отцом первого мужа жены его, Иоганном фон Кюном, сам же Рокентин в нем водворился лишь в 1787 году по случаю своей женитьбы. Но не такой он был человек, чтобы перемениться, войдя во владенье собственностью, как он не переменился бы, ее утратив, и он ничуть не устрашился, оказавшись вдруг в ответе за столько жизней.
Местная налоговая контора помещалась в небольшой сравнительно комнате по фасаду, влево от главного входа. Считалось, что Рокентин, как наследник поместья, управлял им, однако, хоть и далеко не слабосильный, он был непоседлив и долго управлять не мог ничем и никогда. Селестин Юст и его подручный быстро это смекнули.
Фриц сказал Юсту:
— Со мною что-то случилось.
Что бы это ни было, отвечал ему на это Юст, пусть случится позже, затем что служба его, да что там, долг, от него требует сейчас же идти в контору, куда в былые дни арендаторы Грюнингена сносили свое зерно, свой лес, своих гусей, а теперь вот бьются за возмещение оплаты тех полевых работ, каких давно уже не производят для курфюрста Саксонского.
— Мы вовремя успели, Харденберг, но приступиться следует немедля. На это уйдет у нас все утро, затем нас ждет добрый обед, уж ты не сомневайся, затем Nachtisch[27], за которым мы все сможем говорить и очень откровенно изъясняться, далее послеобеденный сон, а с четырех и до шести придется, верно, снова поработать.
— Со мною что-то случилось, — сказал Фриц снова.
Фриц безотлагательно написал Эразму, и на почтовых отправил письмо к нему в училище для лесничих в Губертусберге. Эразм ответил:
