Границу надлежало закрепить официально, да и проблем с «переустройством» Польши возникло множество. Необходимость новых переговоров на высшем уровне стала очевидной. Сталин и Молотов заявили, что покинуть Москву не могут, и Риббентроп снова собрался в путь, наделенный максимальными полномочиями. К половине девятого утра 27 сентября свита рейхсминистра собралась в аэропорту Темпельхоф. Риббентроп приехал в девять, и всего через несколько минут специальный самолет фюрера «Гренцмарк», знакомый многим пассажирам по прошлому вояжу в Москву, поднялся в воздух. Через два часа он совершил посадку в Кенигсберге, где делегацию принимал гауляйтер Восточной Пруссии Кох; там же к ней присоединился его данцигский коллега Форстер. Во время обеда в Кенигсберге поступило известие о капитуляции Варшавы, которое Хенке перевел полпреду Шкварцеву, летевшему вместе с Риббентропом. «Все мы, и немцы, и русские, увидели в этом событии добрый знак для будущих переговоров», — вспоминал помощник Риббентропа Андор Хенке в статье «С Имперским министром иностранных дел в Москве», написанной год спустя, но увидевшей свет только после войны (2).
До Москвы долетели за три с половиной часа. Встреча была не в пример прежней, с обилием нацистских флагов, что сразу же бросилось в глаза Хенке как московскому «старожилу». Гости снова разместились в здании бывшей австрийской миссии. В прошлый раз в доме напротив располагалась британская военная миссия, члены которой не сводили глаз с соседей. Теперь дом пустовал.
Долгое время о ходе и содержании вторых московских переговоров можно было судить только по результатам и по разрозненным документам. О советских записях ничего не известно до сих пор, а подробные германские, сделанные Хильгером, почему-то оказались не в архиве МИД, а в личных бумагах Шуленбурга и были опубликованы сравнительно недавно (3). Общую обстановку визита, когда гауляйтер Форстер чувствовал своим себя среди старых партайгеноссе, а Риббентроп пил за здоровье сидевшего неподалеку Кагановича (жаль, Гитлер, Геббельс и Розенберг не видели!), хорошо воссоздает упомянутая статья Хенке, который девять лет провел в Москве, знал русский язык и улавливал многое из того, что ускользало от глаз и слуха начальства.
Первая беседа Риббентропа со Сталиным и Молотовым в присутствии обоих послов началась в десять вечера и продолжалась три часа. Рейхсминистр начал разговор с непобедимости Германии, а затем назвал конкретные проблемы, для разрешения которых прилетел:
