Она торопливо набросила платье и помчалась ко входу, кто-то словно рассвирепел, стучал и стучал, не давал передышки. Пока шлепала по коридору, прислушивалась, что там в комнате Веры Михайловны? Конечно, проснулись оба и теперь тоже пытаются понять, что же могло случиться. Дуся чуточку замедлила в темноте шаг, услышала Левино раздраженное: «Четыре ночи!» Затем голос Веры Михайловны: «Нельзя мальчишек пускать, я бы не хотела, Лева». Он что-то сказал, но в этот момент колокольчик снова залился с бешеным нетерпением.
— Кто здесь? — испуганно спросила Дуся.
— Обыск! — требовательно объявил мужской голос.
— Мы спим, — возмутилась Дуся, — никого не вызывали, чего это надумали у нас искать?
— Открывай. Ордер получен.
— Какой еще орден? Нашли время ордена раздавать!
— Дуся! — жалобно сказала знакомая дворничиха. — Пусти, люди к хозяйке...
— Спит Вера Михайловна! Спит, сколько сейчас времени, совсем ошалели.
— Хватит болтать! — пригрозил раздраженный голос. — Будем ломать дверь, если не откроешь.
Она бросилась к комнате, в которой спала хозяйка, и, впервые в жизни не постучав, влетела к ней.
Лев Соломонович стоял у кровати, бледный, в кальсонах, такое и привидеться ни в каких снах не могло, смотрел на нее с ужасом.
— Обыск! — крикнула Дуся. — Дверь пригрозились снести.
Мертвенно серая Вера Михайловна приподнялась на локте, но повернулась не к Дусе, а ко Льву Соломоновичу.
— Оденьтесь, очень прошу, Левушка. Мы не имеем права давать повода к разговорам.
Он словно бы понял, как странно выглядит. Да и не только он, но и Дуся впервые осознала, каким смешным покажется дворникам этот «незаконный» мужчина.
— Одевайся! — прикрикнула на него Дуся. — Сейчас войдут.
Он, наконец, бросился к стулу, стал торопливо, путаясь в вещах, натягивать то рубашку, то брюки.
Колокольчик снова запрыгал, и в момент общего ужаса показалось, что привычное его блямканье стало оглушительно громким.
— Открывай, — сказала Вера Михайловна.
В коридоре послышались тяжелые шаги.
— Сюда? — уточнил голос. И тут же распахнулась дверь в спальню.
Она так и сидела на своей широкой старинной кровати — бледнющая до зелености, глаза испуганные, огромные, — с ужасом и непониманием смотрела на людей, заполнявших комнату.
Прогрохотали двое военных, за ними втиснулись дворники, Фрося и рыжий Матвей.
Бочком прошла, будто бы просочилась, еще «понятая», мало знакомая соседка. Русенькие ее косички казались крепенькими палочками, она бегающим взглядом отыскала стул, бухнулась на него и стала громко сморкаться.
