— Куда вы… Да это же невозможно! Вот — примите валериановых капель…
Скажу вам, господа, откровенно, что и я с удовольствием принял бы в тот момент эти спасительные капли. Взглянув украдкой на часы, я весь похолодел. Еще четыре минуты… три… две…
— Пустите… пустите! — хрипела несчастная женщина. — Я не могу больше… Они все в воде… Он тонет! Он тонет!
И вдруг — страшный, нечеловеческий крик, вопль разбитого сердца, который и теперь еще звучит у меня в ушах:
— Сережа!.. Сереженька!!..
И Вера Петровна, судорожным движением рук прижимая к груди невидимое нам существо, без сознания упала на пол…
Несмотря на все наши усилия привести ее в чувство, она продолжала оставаться в глубоком обмороке и лишь резкий звонок и громкий крик «мама!» привел ее в себя.
В комнату ворвался мокрый, бледный — но с веселым лицом — Сережа, и смеясь и плача бросился на грудь своей матери. За ним вбежали дети Попова, также мокрые еще, и наперебой начали рассказывать о происшедшем.
Не буду вам описывать подробно этой потрясающей сцены — свидания матери со спасенным сыном; не буду говорить о бесконечных поцелуях и слезах радости. Скажу вам лишь, что, глядя на них, и я украдкой смахнул слезу — а Попов также подозрительно часто отворачивался в сторону.
Но через полчаса все было кончено.
Бедная Вера Петровна лежала на диване и, гладя голову переодевшегося и успокоившегося Сережи, еще более побледневшая, словно прозрачная, говорила с печальной улыбкой:
— Ну, что… Будете ли вы по-прежнему смеяться над моими предчувствиями?…
— Э… предчувствия… предчувствия… — перебил ее Попов. — Но скажите, Вера Петровна, что пережили вы в тот момент, когда так напугали нас своим ужасным криком?
— Что я пережила? — При этих словах её чудные глаза наполнились слезами. — Я увидела Сережу, барахтающегося в воде, протягивающего мне руки. А потом… у меня было ясное ощущение, что он хватается за мою грудь… Вот — за это место. — Боже! Что это?!..
С остановившимся взором обнажила она свою грудь — и все мы окаменели…
— Что? — перебила профессора побледневшая Анна Андреевна, хватая его за руку… — Что?..
— Представьте себе, господа, — при этих словах глаза рассказчика потемнели и голос его опустился до тихого шёпота. — Представьте себе, что на прекрасной белой груди мы все ясно увидели, багрово-красные отпечатки судорожно скрюченных детских пальцев…
