Я уже собирался расплатиться, но тут мне пришло в голову, что моя святая обязанность – преподнести цветы Натали, моему неизвестному, но верному другу. У меня был важный повод для благодарности.
– Да… мне нужен еще один букет, – сообщил я удивленной продавщице.
– Тоже для девушки? – спросила она и многозначительно вздернула бровь.
– Э-э-э… Да, – ответил я и, к своей великой досаде, ощутил, что заливаюсь краской, прямо на глазах превращаясь в семнадцатилетнего мальчишку.
Такие вот шутки творит с человеком любовь. Каким бы обширным ни был ваш любовный опыт, всякий раз, когда стрела Амура поражает вас, все происходит будто впервые.
– Дело в том, что они… сестры, – пустился я в объяснения, которых у меня никто не требовал.
По всей вероятности, продавщица решила, что я завзятый донжуан. Тем не менее второй букет ничуть не уступал первому по красоте и изысканности.
Я расплатился. Продавщица вручила мне оба свертка и подмигнула.
– Удачи! – пожелала она на прощание.
Пока я покупал цветы, дождь прекратился, на небе засияло солнце. Я отправился дальше, вооруженный букетами, напутствуемый добрыми пожеланиями и охваченный чувством, что сегодня мир на моей стороне. Хотя я, наверное, этого не заслуживал.
Свернув на улицу Варенн, в конце которой находился Музей Родена, я издалека увидел длиннющую очередь. Музей оказался более популярным, чем я предполагал. А может, подъехало сразу несколько экскурсионных автобусов. Так или иначе, часы показывали без десяти пять, а у меня возникло непредвиденное затруднение.
Обычно, если дело касается очередей, я веду себя безупречно, как англичанин. Но сегодняшний день был исключительным. Я не мог заставить женщину своей мечты в очередной раз томиться в ожидании. Поэтому, не обращая внимания на злобные взгляды, протолкался к кассе и, подскочив сбоку, принялся объяснять, что у меня назначена встреча в саду музея и опоздание может обернуться для меня катастрофой. Во всем этом, как вы понимаете, не было ни слова лжи.
Кассир понимающе усмехнулся, увидев зажатые у меня под мышкой букеты, и пропустил меня внутрь, даже не взяв денег. Уж где-где, а в Париже есть несомненная польза от свободного владения французским языком.
Я со всех ног бросился в сад и встал у «Мыслителя», предававшегося своим раздумьям в тени фигурно подстриженных кипарисов. Вдали, на фоне голубого неба, виднелся позолоченный купол Дома инвалидов. Он сверкал на солнце, представляя собой несомненно восхитительное зрелище. Но в данный момент Антуан Белье был не в состоянии это оценить. В отличие от роденовского «Мыслителя», воплощавшего мир и душевное равновесие, я мог служить образчиком возбуждения и беспокойства.
