С того дня он меня невзлюбил и, увидев, начинал ворчание на одному ему понятном «тотосском» языке.
В дурдоме заставляли, якобы для трудотерапии, клеить всякие пакетики, коробочки – в общем, тару. В это время мы с моим другом Рыжим занимались тем, что он филигранно показывал мне, как имитировать любые звуки на земле, а я бездарно их воспроизводил. От трудотерапии мы нагло устранялись – не убивать же нас!
Как-то меня отправили на рентген в сопровождении здоровенного санитара. Я подумал, что будет не лишним от него убежать. Я дернул. Он – за мной. Побегав вокруг корпуса, я «споткнулся» и упал. Тот дурила насел на меня, выкручивая руки. Происшествие скоро стало известно всей больнице. А вечером выяснилось, что в полубуйном отделении не хватает ножниц. Я непрерывно таскался к сестрам за анальгином для якобы нестерпимо круглосуточно болевшей головы и инструмент слямзил. Можно представить, что в состоянии натворить полубуйный больной, способный в любую секунду стать буйным, имея в руках ножницы. Шмон был такой, что сделал бы честь Берии. Ножницы тем временем мирно лежали в куче угля, куда я забросил их сквозь зарешеченное окно.
К ночи я подошел к санитару, который меня поймал, и задал ему задачку:
– Слыхал – ножницы-то пропали?
– Ну, слыхал.
– Смотри – не спи…
Много я там чего накуролесил. К примеру, не разрешал сумасшедшим смотреть определенные телепередачи… Но все это меркнет перед дружбой с гордым еврейским парнем – Григорием Роскиным. Гришка прославился в психушке тем, что просыпался рядовым Роскиным, а отходил ко сну в чине не ниже генерала.
Ему очень понравились мои идеи: выключать сумасшедшим телевизор и не разрешать подходить к кошке, которую мы объявили своей собственностью. Моя кровать была в коридоре, Гришкина – в палате. Ровно в 5 утра, как по будильнику, я просыпался и с еврейским акцентом вопил на все отделение:
– Гирша!!!
В ответ из палаты Григорий не своим голосом кричал:
– Юга!!!
Я кричал:
– Кошачка!
Гришка орал:
– Кошачка!
И весь дурдом вставал на дыбы.
Странно, как нам позволили провести военный парад? В один прекрасный день мы с Гришкой начали устанавливать реквизит. Врачи и сестры наблюдали за нами, делая пометки в тетрадях. Наконец, все было готово. Гришка взгромоздился на красиво оформленный стул, на котором было написано «ЛЕНИН». Я оседлал с применением «сбруи» самого здорового сумасшедшего, а за мной психи тащили привязанные к ним стулья и иные предметы, изображавшие танки и артиллерию.
