— Как господа, покатят?
— Значит, так мы их и выпустим?
— Мужики, как же это вышло? Коли их заберут отсюда, то господин граф уж будет знать, где за них словечко замолвить! И опять ничего не выйдет!
— Не дадим забирать!
— Пусть их только из сарая выведут!
— Полицейские уже пошли.
— Держаться вместе, ребята, сюда!
Ворота скрипнули. Толпа дрогнула, но из сарая никто не выходил. И вдруг взревел мотор, и из-за сарая внезапно вылетела на боковую дорогу в лес машина. Все увидели между синими мундирами полицейских зеленую форму лесников.
— Ребята, глядите, что делается!
— Другими дверями вывели!
— Догнать их!
Толпа динулась по молодым саженцам, по пням вырубленных деревьев, прямиком на лесную дорогу. Шофер другой машины воспользовался случаем и, запустив мотор, свернул на ухабистую дорогу пониже деревни. Клубы пыли туманом поднялись над песчаными колеями. Самые упрямые еще бежали, но всем уже ясно стало, что не догнать. Разгоряченные, злые, они медленно возвращались в деревню.
— И как же это получилось?
— А никак. Не вышло, и все. Теперь уж им никто ничего не сделает.
— Не надо было так долго с Зелинским торговаться, а самим подложить огонь.
— Он должен был, он отец!
— Шляхта, черт бы их подрал.
— Кабы крестьянского сына убили, — тогда хоть и двадцать лет, все на себя беру! А так — отец должен был начать.
Они медленно тащились к деревне. Позади всех, с низко опущенной головой — Зелинский. Он шел медленней всех, хотя идти ему было дальше всех. За село, в жалкий поселок из полутора десятка дворов, шляхетское захолустье. Тут они все сидели, Зелинские, Козерадские, Границкие, Стоковские, в избах, едва ли не более жалких, чем крестьянские, на таких же скудных наделах — и все шляхта! Была какая-то невидимая, едва заметная грань, которая отделяла их от деревни — от Лесяков, от Мартынов, Загайчуков, от всех тех, которые спокон веков были мужицкими детьми.
— Со шляхтой всегда так…
— Кабы так с нашим случилось, с мацьковским, ну!
— Боже милостивый, да тут бы к полудню ни сторожки, ни усадьбы уже не было бы!
— Ну, конечно!
Они шли, поглядывая на пруды, где еще торчал над останками убитого Салинский и сидела, сжавшись, словно узелок грязного тряпья, Зелинская.
— Еще вернутся.
— Еще бы, протокола не составили, ничего порядком не сделали.
— Да и покойнику не век же на траве лежать.
— Несет уж от него, страсть!
— Как же иначе? Столько дней, а такая жара стоит.
Комиссия и вправду приехала. В сарае у старосты доктор осматривал и резал труп.
