Матвей наблюдал уже около часа, а нужная бумажка не находилась.
Мимо прошел оживленный Иван Саввич и скрылся в кабинете. Матвей понял: председателя колхоза вызвали.
Минут через десять вышла Тоня. Она с трудом откинула тяжелую, с гремучим блоком дверь и пошла на улицу. Подумав, Матвей отправился за ней. Тоня у дороги дожидалась попутной машины.
— Не знаешь, долго они еще там? — спросил он.
— Сиди. Позовут, — ответила Тоня.
— Это ты на нас написала?
— Я. — Тоня взглянула в глаза Матвею. — И нисколько не раскаиваюсь… — и добавила тише: — Из-за вас и мне выговор пообещали.
— Ну да?
— Наверное, действительно вам тут не меня, а милиционера с палкой надо… Почему ты такой?
— Скучно мне, — сказал Матвей.
— Как это так скучно? Тебе навстречу пошли. Захотел в МТС — послали в МТС. Захотел в бригаду Зефирова — послали к Зефирову… Смотри, тебя хотят под суд отдавать, — добавила она, оглянувшись.
— Не бойся, тебе выговора не будет, — сказал Матвей. — Ты тут ни при чем.
— Не обо мне, а о себе думай. Тебя судить хотят, понимаешь?
— А Зефиров как?
— Зефиров тебя защищал, как мог. Говорит: «Я бригадир, я один и отвечаю». Он очень тебя защищал.
— Это неважно. Ему-то что посулили?
— Ему, я думаю, ничего особенного не будет. Все-таки с ним считаются.
Окно отворилось, и Иван Саввич позвал ласково:
— Морозов, тебя приглашают.
— Хоть там веди себя как следует, — быстро заговорила Тоня. — Воротник застегни… Дай застегну…
Матвей прошел мимо барьера, за которым маленький старичок все еще искал бумажку, и вошел в кабинет.
Директор МТС, недавно назначенный, моложавый, но поседевший уже человек со значком почетного железнодорожника, с любопытством осмотрел Матвея.
— Что это у тебя за кинжал за поясом? — спросил он.
— Насос от велосипеда… А то ваши тут, эмтээсовские, уносят насосы.
— А ты чей? Не наш? Не эмтээсовский?
— Я еще не поймешь чей.
Иван Саввич скромно сидел у стола, сбоку, и слушал. Вся его фигура словно говорила: «Наконец-то мы и дождались… Сейчас мы припомним все твои спектакли и представления… Сейчас мы с тобой за все разом и рассчитаемся». Зефиров хмуро смотрел в сторону. Игнатьев поглядывал на Матвея выжидающе н недружелюбно.
— Ну, так как же нам с тобой быть, Морозов? — спросил директор.
Матвей подумал и спросил, в свою очередь:
— Сесть можно?
— Конечно. Садись. Как же будем решать?
— Вам виднее. Вас тут вон сколько, а я один.
— Что значит один? — спросил Иван Саввич, ласково поглаживая сукно стола волосатой рукой. — Мы тебя на то и пригласили, чтобы вместе обсудить, чтобы без никакой ошибки. А с тобой еще говорить не начали, а ты уже норовишь на дыбки. Нельзя так. Нехорошо. Человек ты грамотный, не хуже нас разбираешься. Это с дедушки Глечикова не взыщешь, а с тебя можно спросить. Ты и за слова свои и за поступки должен отвечать, как положено по закону. Чего зеваешь? Скучно? Машину калечить не скучно, а с нами беседовать скучно?
