«Как разговорилась…» – думал Михалыч. Он обогрелся после разговора с Колиными людьми, начало клонить в сон.
– И какую бы ты сказку им рассказала?
– Какую? Да хоть про Колобка.
Михалыч усмехнулся. Мать почувствовала и обиделась:
– Посмейся, тебе бы только деньгами туда-сюда сорить. А в настоящем Колобке все по-другому было.
– И как?
– Никак.
– Ну, скажи.
– Сказала уже. Вы все умные, все меня в четыре рта затыкали всегда. Всю жизнь перед вами промолчала, и еще помолчу, немного осталось.
Устроила голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.
– Дай повестку, еще раз почитаю, – ткнула в плечо.
Повестка пришла месяц назад, чуть больше. Вылезла из ящика вместе с обычной рекламной хренью. Он бросил ее под зеркало и стал стаскивать с себя сапоги. И забыл про повестку. Провалялась под зеркалом еще пару дней. Еще бы валялась неделю, месяц или два. Потом Лена все выбрасывала, весь нараставший хлам.
Выкинуть повестку они не успели. К счастью. Гемора было бы еще больше.
Ему позвонили из собеса. Геннадий? Михалыч? Здрав-ствуй-те. Повестку получали?
Одной рукой Михалыч держал трубку, другой ворошил хлам под зеркалом. Видел свое отражение в спортивном костюме, за спиной дверь в комнату матери. Слышала мать тот разговор? Мать говорила, что нет. Лена была уверена, что да.
Прижимая трубку, вскрыл конверт. Пробежал глазами. Так… Так… Споткнулся, пошел на второй заход. Так. Так. Т-т-ак… В трубке все продолжали говорить, иногда интересуясь, слышит ли он. Михалыч мычал. И перечитывал повестку: второй, третий, четвертый раз.
Как и со смертью отца, все это вначале напоминало розыгрыш. Недоразумение. Мать тоже все отрицала. Даже повозмущалась немного. Пока не съездили в собес. Оттуда приехала уже другой, маленькой, с окаменевшим взглядом. Закрылась в комнате, на стуки и вопросы не реагировала. Пока Лене это не надоело, со всеми вытекающими. После этого мать снова стала появляться и прикасаться к еде. Но Михалыч видел ее редко: вызовы перед Новым годом шли один за другим. То снег убрать с крыши, то баннеры с новогодней заманухой развесить. Лена собирала документы в Бездну, возвращалась никакая, со свекровью общалась ласково сквозь зубы. Оставалась Катюха. Но она свою родную бабушку после того, как та попыталась ей заплести в школу косички, вообще игнорировала.
– Расскажи, – сказал Михалыч.
Снежная дорога усыпляла его.
– Что? – Мать подняла глаза от бумаги.
– Сказку.
Ехать было уже недалеко, если по карте. Карте он уже не верил. Да и редким указателям тоже. Вообще ничему. Иногда за снегом мерещились огни Бездны. «Рано еще», – думал Михалыч. Поскребывали снегоочистители.
