– Что мы только с рыбой не делали. И солили, и коптили, и сушили… Только варенье не варили!
«Ожила мать», – подумал Михалыч, заметив на ее лице улыбку. Даже позавидовал Никаку, сумевшему так расшутить ее. Улыбаться мать не любила, а последний месяц, после повестки, так вообще, камень.
– Сказки про нее рассказывали, – закончила мать и замолчала.
Проехали немного в тишине. Встречных машин не было, только один раз вырулил древний «зилок», и Михалыч уступил ему. А так было пустынно и спокойно, точно ехали не по Земле, а по какой-то снежной планете. Михалыч снова думал о работе, которой у него не будет, и о том, как он скажет об этом Лене. Незаметно для себя он заскучал по жене, по ее рукам, из которых одну она могла бы сейчас положить ему на ногу, а второй поправить ему воротник или еще как-нибудь проявить неравнодушие.
– А рыба какая водилась? – спросил Никак.
– Разная… – скучно отозвалась мать. – Умерла вся.
Деревья кончились, открылась река. Недалеко от берега виднелись черные точки рыбаков.
– Сейчас чуть левее, – сказал Никак.
Михалыч аккуратно спустился и повел машину через замерзшую реку. Ему вдруг представилась вся эта картина в разрезе, как в учебнике. Невидимое солнце над плотными облаками. Сами облака, из которых медленно сыпал снег. Потом река, машина с тремя людьми, слой снега и льда под колесами. И наконец, вода в пять или семь метров глубиной, где в зеленоватой темноте качаются рыбы…
* * *
Проехав через поля и тощий лесок, выехали на дорогу. Дорога была так себе, но после переправы вызвала чувство облегчения. Михалыч расстегнул пуговицу и вытер мокрую шею. Облегчение было недолго, снова навалились мысли, точно машину кирпичей в мозг выгрузили. Главное место занимало поведение самого Михалыча на топчане и те слова, которые он шептал незнакомой потной женщине. Захотелось влезть под душ и растереться до красноты свежей и пружинистой мочалкой.
– А церковь далеко еще? – спросил у Никака, который вдруг начал застегиваться и приглаживать челку.
– Да нет, кило́метров пять, – отвечал тот. – Справа будет… Ну, мне пора.
Михалыч поднял брови, но притормозил. По обе стороны дороги шел лес. В лес, что ли, собрался?
– Дальше мне нельзя. – Никак приоткрыл дверь.
Михалыч тоже вышел из машины и обошел капот. Можно было не выходить, но Никак сделал знак, что хочет сообщить что-то. Мать скупо попрощалась и осталась внутри.
– Они там все чудики, – сказал Никак, натягивая шапку.
«В Бездне», – догадался Михалыч.
