Войдя в комнату, мы сразу заметили, что кто-то побывал здесь: кровати были аккуратно заправлены, пол чисто выметен.
— Это Любовь Ивановна! — догадался Игорь.
— Будет она марать свои белые пальчики! — откликнулся Кавав, не сводя глаз с чисто вымытой кастрюли, что стояла на краю плиты.
Должно быть, в эту минуту у нас мелькнула одна и та же мысль: Любовь Ивановна догадалась, кто съел оленьи языки…
Нас уже не радовала чистота комнаты, будто вся грязь, которая прежде копилась здесь, тяжёлым грузом легла на наши сердца. Странное дело: с нами такого раньше не случалось.
Кавав медленно положил сумку на кровать, потом быстро переложил её на табурет. Едва мы успели раздеться, как послышался стук в дверь.
Вошла Любовь Ивановна. Она улыбалась, и радость так и искрилась в её тёплых глазах. Она тщательно оглядела комнату, словно проверяя, не насорили ли мы вновь.
— Что, Кавав, такой хмурый? — спросила она нашего товарища.
— Ничего, — буркнул Кавав и вдруг заговорил торопливо, будто боясь, что вот он остановится и Любовь Ивановна уйдёт, хлопнет дверь. — Тундру вспомнил, Любовь Ивановна, и тоску почувствовал. Оленей вспомнил, наших товарищей по жизни и кормильцев тундрового народа. Поэтому нахмурился… В тундре хоть и зима сейчас и ветер гуляет, зато простор и легко дышать: всё вокруг — твоё дыхание, всё, что видишь от горизонта до горизонта и от земли до неба. Ходят рядом олени — тёплая и живая еда. Когда хочешь, можешь его заколоть, съесть сладкой сырой печёнки, розового костного мозга. А языки! До чего хороши оленьи языки! Вкусные, как свежие яблоки…
Кавав никогда не ел, как и я, неконсервированного яблока, но со слов Игоря, который рос в яблоневых садах на Украине, недалеко от Белой Церкви, мы знали, что вкуснее свежих яблок ничего нет на свете.
Кавав умолк и пытливо посмотрел на Любовь Ивановну.
Его слова поразили нас. С нами он никогда так не говорил.
Любовь Ивановна стояла возле стола и с интересом слушала. Когда Кавав умолк, она от нетерпения передёрнула плечами и сказала:
— Говори, говори, я слушаю.
— Не буду говорить! — вдруг отрезал Кавав и с маху уселся на кровать так, что доски, заменявшие сетки, затрещали.
— Что с вами? Вы так интересно рассказывали! — проговорила Любовь Ивановна, подходя к нему.
Забыл заметить, что в нашем интернате не было принято говорить воспитанникам «вы». Нарушал правило только Тогда-Когда. На моей памяти это случилось всего два раза. Однажды Кавав, неся мешок с сахаром, ухитрился провертеть в нём дырку и вытащить два внушительных куска рафинада. «Ваша работа», — сказал Тогда-Когда и произнёс краткую речь о недопустимости хищения социалистической собственности «тогда, когда идёт война…». Во второй раз завхоз обратился к Кававу, когда у него каким-то чудом оказалась пачка «Беломора». «Не угостите ли?» — попросил Тогда-Когда таким тоном, что отказать ему мог только бессердечный человек.
