Кромин опоздал почти на полчаса. Вошёл, отряхиваясь от снега, подтолкнул вперёд себя разрумянившегося с холода парнишку-гардемарина:
– Вот-с, господа, рекомендую вам будущую гордость флота российского! Евгений Ромуальдович Викланд, брат супруги моей.
– Здравия желаю! – бодро отдал честь гардемарин.
– И вам, голубчик, не хворать, – улыбнулась Ирина Лавровна. – Проходите к огню, грейтесь.
– Покорнейше благодарю!
Кромин поклонился хозяйке, поцеловал руку:
– Великодушно извините нас, Лизонька, за опоздание! Бог знает, что в городе творится! Транспорта никакого, единственный извозчик, который нам встретился, заломил такую цену, что я просто из принсипу пешком предпочёл идти!
– Что поделаешь, друг мой, анархия! – усмехнулся Тягаев. – Чертовски рад видеть тебя, ей-богу!
– Я не простил бы себе, если б уехал, не повидавшись!
Обнялись крепко.
– Ну, что ж мы в прихожей? Пройдём в комнату!
Борис Васильевич разгладил густые усы, завитые на концах, и прошёл следом за хозяином своей тяжеловатой походкой. Невысокий, кряжистый, похожий на простого русского землепашца, Кромин не чужд был при этом некоторой барственности. Одет каперанг был в мундир, но погон на нём не было.
– Пришлось-таки спороть, как видишь, – словно извиняясь, сказал он Тягаеву. – Сам понимаешь, за офицерские погоны можно и штыком в брюхо схлопотать. А мне ещё мальчонку вывезти надо. Чёрт знает, что творится! Эмилия, должно быть, сходит с ума. В Севастополе получил от неё последнее письмо. Умоляла вызволить брата и ехать немедленно к ней. Бедняжка, после падения Риги ей пришлось перебраться в Гельсингфорс. Счастье ещё, что это случилось уже после всех кровавых событий, которые были там.
– Почему она не поехала с тобой в Севастополь?
– Я сам этого не захотел. Эмилия женщина нервная, болезненная. Она привыкла жить в семье, с матерью и сестрой. К тому же у нас двое детей. Ей было бы трудно приспособиться к жизни в Севастополе. Нам обоим так спокойнее было.
– Стало быть, вы теперь едете в Гельсингфорс? – спросила Лиза.
– Точно так-с, Елизавета Кирилловна. Уже и документы выправил.
– И что же, насовсем? – осторожно поинтересовался Тягаев.
– Как судьба распорядится, – пожал плечами Кромин. – Разве можно сейчас с уверенностью говорить о чём-то? Хотя не буду врать, к тихой гавани я покуда не готов. К большевикам на службу идти не могу, в наёмники как-то не хочется… В общем, ничего не знаю пока. Вот, отвезу Женьку к родным, переведу дух, успокою Эмилию, осмотрюсь, а там буду путь искать.
