, как самого себя, но не ради того, чтобы презреть законы христианской религии, как она обычно толкуется и понимается, а ради того, чтобы видеть, как скрутят эту шайку злодеев, то есть заставят их или очиститься от пороков, или остаться без власти.
29. Я МНОГО РАЗ ГОВОРИЛ, и говорил истинную правду, что флорентийцам труднее было приобрести власть над малыми владениями, чем венецианцам – над большими; объясняется это тем, что флорентийцы владеют краем, где много свобод, которые трудно искоренить; поэтому нужны великие усилия, чтобы одержать победу, и не меньшие, чтобы ее сохранить. Кроме того, с флорентийцами соседствует Папское государство, могучее и неумирающее: пусть иной раз ему и приходится тяжко, но в конце концов оно утверждает свои права еще крепче прежнего. Венецианцам же достались земли, где все привыкли подчиняться и не упорствуют ни в самозащите, ни в мятеже; к тому же соседями их были светские правители, которые не вечны ни сами по себе, ни в памяти людей.
30. Кто вдумается, тот не сможет отрицать, что фортуна имеет огромную власть в делах человеческих, ибо мы видим, что ежечасно случайности дают толчок большим переменам и не во власти людей предупредить их или избежать; как ни много зависит от человеческих усилий и хлопот, их одних недостаточно, необходимо еще благоприятствование фортуны.
31. Даже те, кто всё приписывает мудрости и доблести человека и не признает власти фортуны, должны согласиться, что очень важно попасть или родиться в такое время, когда высоко ценятся те дарования или качества, какими ты в себе дорожишь. Это видно на примере Фабия Максима[22], которому природная медлительность потому и создала великую славу, что проявилась в войне, где горячность была гибельна, а медлительность полезна; в другое время могло бы случиться обратное; его счастьем было именно то, что как раз тогда возникла надобность в качествах, какими он обладал. Кто умеет, однако, менять природу свою по условиям времени, что крайне трудно и даже невозможно, тот намного меньше зависит от фортуны.
32. Не нужно проклинать честолюбие и поносить честолюбцев, если они добиваются славы честными и достойными способами; напротив, именно такие люди творят дела великие и славные. У кого нет подобных устремлений, тот холоден духом и более склонен к праздности, чем к деятельности. Гадко и презренно лишь то честолюбие, единственная цель которого – собственное величие, как обычно бывает у государей: оно для них идол, поклоняясь которому они жертвуют совестью, честью, человечностью и всем прочим.
