— Клара Борисовна, осмотрите ещё раз лицо, — попросил Рябинин и теперь сам склонился над телом.
Сколько раз он собирался детально осматривать повреждения на трупах, как это предусматривал закон, а не описывать их автоматически под диктовку Тронниковой. Но как-то стеснялся экспертов: вот, скажут, специалисту с высшим медицинским образованием не доверяет. И всё-таки надо, потому что следователь отвечает за дело.
На подбородке, чуть правее, синело едва заметное пятно, довольно-таки широкое, с нечёткими границами, которые можно было найти, только присмотревшись.
— Прозевали, — сказала Тронникова, измеряя пятно.
Рябинин внёс дополнительную запись в протокол и приготовил направление в морг. Теперь Тронникова не уходила, словно ожидая чего-то ещё. Из кухни вышел Петельников:
— Нет, Сергей Георгиевич, у меня с ним не получается.
— Проведи оперативную работу среди соседей. Кто что знает, что слышали… Сам знаешь.
— Завтра в десять ноль-ноль список жильцов будет на столе, — заверил Петельников.
Рябинин собрал портфель, передал копию протокола осмотра и паспорт потерпевшей участковому инспектору и прошёл на кухню. Ватунский сидел не шелохнувшись.
— Максим Васильевич, я вас не арестовываю. Прошу никуда не уезжать и вообще… чтобы всё было в порядке.
Ватунский только пожал плечами.
Рябинин пошёл к выходу, но в комнате остановился и ещё раз взглянул на пол, где лежала красивая молодая женщина в модном платье. Не хотелось называть её трупом, как и Ватунского преступником. Рябинину в детстве слово «труп» казалось страшноватым, страшнее, чем «покойник», а теперь казалось и неточным. Человек только умер, ещё тёплый… Какой же это труп? Это ещё человек, мёртвый, но человек. А трупом он ещё будет — потом. Рябинин вспомнил, как однажды она вошла с мужем в зал перед самым началом концерта — нарядная, гордая и такая счастливая, что казалось, её счастья хватит на весь зал. Люди зашептались — восхищённо и завистливо. И его тогда что-то кольнуло — может, забытая мечта, может, то, чего не сознаёшь, а только предчувствуешь…
Прокурор района Семён Семёнович Гаранин готовился к выездной сессии суда, которая намечалась вечером в жилконторе. Соберётся много народу, будут жадно слушать каждое слово, поэтому он писал речь краткими чёткими абзацами. Его раздражало, когда адвокат выступал лучше, а это случалось частенько. У защитника больше возможностей, можно работать на зал, размазывая кисель насчёт материнских слёз или исковерканного детства. А прокурор должен быть строг, конкретен и немногословен. Не забывать, что он представитель государства.
