Свирин во все глаза глядит на соседа, старается сообразить, что сказать, что сделать; слушает торопливый, захлебывающийся голос Гулина и понимает только одно: Гулин просит прощения, хочет, чтобы Свирин забыл это перекошенное лицо, судорогу пальцев. От этого Свирину становится неловко, стыдно за то, что взрослый человек должен просить у него прощения. Румянец пробивается сквозь неровную кожу лица Свирина, и оно становится таким, словно он только что из парной.
— Да ладно, — говорит Свирин, — я уже и забыл. Мало ли что бывает! — Он непроизвольно протягивает руку к Гулину, берет его за рукав телогрейки. — Оно и верно, с каждым бывает. Чего нам делить. Я ли начальник, ты ли — все едино!
— Значит, по рукам! — Гулин хлопает Свирина ладонью по руке, находит его пальцы и крепко сжимает. — Забыли?
— Забыли! …Тракторы идут на север.
Переменчива нарымская погода. Проспав два часа, старший Захаренко посмотрел в окно кабины и присвистнул:
— Эге-ге! Жди бурана!
Но младший ядовито заметил:
— Ни шиша ты не смыслишь — оттепель будет!
И действительно, после обеда мороза точно и не бывало. Все кругом побурело, потеряло яркость красок; сосны будто стали ниже, снег казался рыхлым, пропитанным влагой. С юга дул теплый ветер, пахнущий осиновыми листьями и сыростью. Он был слаб и непостоянен; этот южный ветер — редкий гость тайги на водоразделе между притоками Оби — Чулымом и Кетью. Только в апреле, а то и в первых числах мая со стороны Алтая и Средней Азии прилетят настоящие южные ветры. Принесут они с собой посвисты утиных крыльев, промоют до лучезарной голубизны небо, прикоснувшись к тайге, обновят ее краски. А февральские теплые ветры капризны и неустойчивы: приплывут нечаянно издалека, повеют призывно и трепетно — и поминай как звали, останется только серый, взлохмаченный снег да клочья сена на заледеневшей дороге.
К вечеру стало совсем тепло. Небо сплошь в низких темных тучах: не поймешь, ночь настала или вечер еще, свет фар тонет в дымке, точно в молочном тумане. Впереди ничего не видно, но Свирин знает, начинается самое тяжелое — речушка за речушкой, болота, непроходимый бурелом. Настоящее междуречье!
Головная машина остановилась. Свирин вышел из кабины, побрел вперед по дороге, с трудом вытаскивая ноги из раскисшего снега. Дорога, узкая пешеходная тропа, вдруг оборвалась, и Свирин оказался на берегу таежной реки. Он узнал ее — Кедровка. Это спокойная и неширокая река, по которой в половодье завозят на север машины, товары, продукты. Кедровка извилиста; им придется несколько раз пересекать ее на своем пути. Свирин спустился под невысокий яр. Долго стоял, вглядываясь в серую расхлябь снега, в тьму противоположного берега. Сверху с лязгом спускались тракторы.
